|
-- Нет, мой дорогой, -- сказала она, -- я, как вам известно, привыкла к папиросам, которые мне присылает великий князь. Я от него не скрыла, что они вызывают у вас ревность. Тут дама в розовом достала из портсигара несколько папирос с надписью золотыми буквами на иностранном языке. -- Ну, конечно, я встретилась у вас с отцом этого молодого человека! -- неожиданно воскликнула она. -- Ведь это же ваш внучатый племянник? Как я могла забыть! Его отец был так мил, так очарователен со мной! -- добавила она скромно и растроганно. Вообразив, сколь суров мог быть этот очаровательный, по ее выражению, прием, оказанный ей моим отцом -- я хорошо знал его сдержанность и холодность, -- я почувствовал неловкость, как если бы он совершил какую-нибудь неделикатность: от несоответствия между чрезмерной благодарностью, которую она к нему испытывала, и его нелюбезностью. Позднее я пришел к мысли, что одна из трогательных сторон роли, какую играют эти праздные и вместе с тем деятельные женщины, состоит в том, что они растрачивают свою доброту, свои дарования, вечно живущий в них сентиментальный идеал красоты, -- подобно всем художникам, они этот свой идеал не осуществляют, не вводят в рамки обыденности, -- и легко достающееся им золото на то, чтобы заключить в драгоценную и тонкую оправу неприглядную и неотшлифованную жизнь мужчин. Подобно тому как она наполняла курительную комнату, где мой дед принимал ее в куртке, прелестью своего тела, шелкового розового платья, жемчугов, той изысканностью, отпечаток которой накладывала на нее дружба с великим князем, точно так же она поступила с каким-нибудь ничтожным замечанием моего отца: она проделала над ним ювелирную работу, придала ему особое значение, дала ему высшую оценку и, вставив в него свой драгоценный, чистой воды взгляд, переливавшийся кротостью и благодарностью, превратила его в художественное изделие, в нечто "совершенно очаровательное". -- Ну, тебе пора, -- обратился ко мне дедушка. Я встал; у меня явилось неодолимое желание поцеловать руку дамы в розовом, но меня остановила мысль, что это не меньшая дерзость, чем похищение. С сильно бьющимся сердцем я задавал себе вопрос: "Поцеловать или не поцеловать?" -- затем перестал спрашивать себя, что мне делать, -- перестал для того, чтобы быть в состоянии хоть как-то действовать. Отметя все доводы, безотчетным, нерассуждающим движением я поднес к губам протянутую мне руку. -- Как он мил! Он уже умеет быть галантным, умеет ухаживать за женщинами -- в дедушку пошел. Из него выйдет безукоризненный джентльмен, -- чтобы придать фразе легкий английский акцент, добавила она сквозь зубы. |
