Словом,
сердитый ее вид нарушал то умиротворение, которым от нее веяло на меня за
секунду перед тем, как она с любовью склонялась над моей кроватью и, словно
протягивая мне святые дары покоя, тянулась ко мне лицом, чтобы я,
причастившись, ощутил ее присутствие и почерпнул силы для сна. И все же те
вечера, когда мама заходила ко мне на минутку, были счастливыми в сравнении
с теми, когда к ужину ждали гостей и она ко мне не поднималась. Обычно в
гостях у нас бывал только Сван; если не считать случайных посетителей, он
был почти единственным нашим гостем в Комбре, иногда приходившим по-соседски
к ужину (что случалось реже после его неудачной женитьбы, так как мои родные
не принимали его жену), а иногда и после ужина, невзначай. Когда мы сидели
вечером около дома под высоким каштаном вокруг железного стола и до нас
долетал с того конца сада негромкий и визгливый звон бубенчика, своим
немолчным, неживым дребезжаньем обдававший и оглушавший домочадцев,
приводивших его в движение, входя "без звонка", но двукратное, робкое,
округленное, золотистое звяканье колокольчика для чужих, все задавали себе
вопрос: "Гости! Кто бы это мог быть?" -- хотя ни для кого не представляло
загадки, что это может быть только Сван: моя двоюродная бабушка, желая
подать нам пример, громко говорила возможно более непринужденным тоном,
чтобы мы перестали шептаться, потому что это в высшей степени невежливо по
отношению к гостю, который может подумать, что мы шепчемся о нем, а на
разведки посылалась бабушка, радовавшаяся предлогу лишний раз пройтись по
саду и пользовавшаяся им, чтобы по дороге, для придания розовым кустам
большей естественности, незаметно вынуть из-под них подпорки, -- так мать
взбивает сыну волосы, которые прилизал парикмахер.
Мы ломали себе голову в ожидании известий о нeпpиятeле, которые должна
была доставить бабушка, точно напасть на нас могли целые полчища, но немного
погодя дедушка говорил: "Я узнаю голос Свана". Свана действительно узнавали
только по голосу; его нос с горбинкой, зеленые глаза, высокий лоб, светлые,
почти рыжие волосы, причесанные под Брессана[5], -- все это было трудно
разглядеть, так как мы, чтобы не привлекать мошкару, сидели при скудном
свете, и тут я, уже не раздумывая, шел сказать, чтобы подавали сиропы:
бабушка боялась, как бы не создалось впечатления, что сиропы у нас
приносятся в исключительных случаях, только ради гостей, -- ей казалось, что
будет гораздо приличнее, если гость увидит сиропы на столе. Сван, несмотря
на большую разницу лет, был очень дружен с дедушкой -- одним из самых
близких приятелей его отца, человека прекрасного, но со странностями: любой
пустяк мог иногда остановить сердечный его порыв, прервать течение его
мыслей. Несколько раз в год дедушка рассказывал при мне за столом одно и то
же -- как Сван-отец, не отходивший от своей умирающей жены ни днем, ни
ночью, вел себя, когда она скончалась. |