Виктор незаметно стукнул его в спину.

— Ты чего там выпендриваешься? — зло накинулся он, когда они садились в машину. — Что, не понимаешь, что есть вещи, о которых лучше не говорить? Не колоть глаза несчастьем?

Алекс, кажется, в первый раз за все время в Москве, завелся:

— По-твоему, несчастье от этого исчезнет? Легче станет кому — то? он поддал носком колесо рядом стоявшей машины, а, садясь, громко хлопнул дверцей.

— Слушай, ты, — отчеканил металлическим голосом Виктор, — ты в чужой монастырь со соими порядками не лезь!

— А это что, твой монастырь, что ли? — бесцеремонно откликнулся Алекс. — Ты, что ли, в коляске ездишь?

Виктор посерел: послать бы сейчас этого наглеца далеко…

— А ну прекратите! — вмешалась Анастасия.

— Я лично прекращать не собираюсь. — окрысился Алекс, — Если инвалиды живут среди нас, а мы не делаем вид, что они не существуют, они и вправду верят, что такие же, как мы, а мы — как они….

Раздосадованный Виктор махнул рукой:

— Да ну тебя… Тоже мне гений психологии нашелся…

Они уже гнали в сторону Садового кольца.

В этот момент Виктора окликнули по сотовому телефону.

— Чернышев, ты?

— Ну!

Звонил майор Ловягин из РУОПа, крутой, но уж больно неприятный мужик — маломерок.

— Тут тебе есть работенка…Начальство уже распорядилось. Приезжай бери… — Он в нескольких словах пересказал происшедшее с Ковальским. Место это, оно где-то в районе Каширки. Давай, жду.

— Едем в РУОП… — только и сказал Чернышев.

К разговору об отношении к инвалидам больше не возвра щались. Только Крончер спросил неожиданно:

— Как ты считаешь, Виктор? Мне что ж лучше по-прежнему делать вид, что мы все — гиды? Или мы все трое все-таки полицейские?

— Знаешь, — Виктор посерьезнел. — У тебя в Москве представитель полиции. Вот ты ему и задай этот вопрос. А пока все будет по-прежнему…

— Вон он сидит там, в коридоре. Я попросил подождать.

Ловягин ничем не выдал своего торжества, в конце-концов, он все-таки сбагрил этого мужика с его дурацкими фантазиями.

Чернышев отлично понимал разыгрывающееся перед ним действо. Майора Ловягина он давно отделил от фанатов: «темная лошадка».

Вообще-то, и не он, Чернышев, это первым заметил: чем меньшего роста человек, тем неукротимее кипят в нем амбиции.

— Тебя представить ему?

— Я уж сам.

— Давай. Он — Ковальский Андрей Станиславович. Видимо, поляк…

Станиславыч отогрелся в «газике» душой. Интеллигентного человека сразу видно. У этого и тон другой, и жесты без приблатнености.

«Сразу видно, — культурный человек…»

Напарники Чернышева — мужчина и женщина — ему тоже понравились. С ними он чувствовал себя гораздо увереннее.

— Да я по запаху это место найду, где я вылез из жижи…

Он даже хотел рассказать анекдот про ночного варшавского золотаря, ехавшего во главе зловонного обоза на бочке с дерьмом, но раздумал. Пришлось бы вспоминать встретившуюся на въезде в город пани-курву. А тут дама…

Он закашлялся.

— Поганое место…

Как и Ловягин, Чернышев тоже подумал: на Каширку надо, в больницу… Там рядом Онкологический научный Центр.

Другого похожего места в этом районе не было. Да и милицейский патруль, доставивший Ковальского в Тридцать Четвертое, подобрал его в районе Каширского проезда.