Ясно: его похитили! И как!

Оглянуться он не мог: косил глазами насколько позволяли путы. Окон в помещении, где он лежал, не было: только в щелку над дверью проникала узкая полоска света.

Что это? Подвал? Склад? Чего они хотят? Может, выкуп? Кто были эти люди в машине — женщина и мужчина? Повидимому, он попал в руки какой-то банды крутых местных мафиози.

Он не знал, сколько времени ему пришлось пролежать в неподвижности… Внезапно вспыхнул свет, послышался металлический щелчок замка, и дверь бесшумно открылась…

В проеме появился человек в серой элегантной тройке и со вкусом подобранном галстуке.

Узкое лицо, длинные волосы, бородка и усы, как у Христа на полотнах старых итальянских мастеров…

Мгновенный рывок памяти, и Крончер уже знал, кто перед ним.

Рындин смотрел на него холодно и деловито. Так, наверное, разглядывали когда-то раба на торгах. Взвешивающе. Изучающе.

Глава Медицинского Центра «Милосердие, 97» приблизился вплотную к Алексу, и живая икона обернулась ликом Сатаны. Но Крончер не отвел взгляда.

В конце — концов, его, израильского полицейского, точно также могли захватить свои собственные уголовники — торговцы наркотиками — и тайно вывезти, пусть в тот же Ливан…

Главное не показать, что ты боишься их.

Всегда помнить, что к радости бандитов, в чьи руки попал полицейский, примешивается и животный страх перед неминуемой расплатой — потому что за гибель своего полиции во всем мире мстят люто и без всякой скидки на срок давности.

— Очнулся, жид?

Глаза Рындина были неподвижны, крылья носа вздрагивали. Алекс вспомнил, как в двенадцатом классе ездил с одноклассниками в Освенцим. Там он впервые и услышал это слово.

Рындин усмехнулся.

— Молчишь, еврей?

В слово «еврей» Алекс вкладывал религиозный смысл. С иудаизмом были связаны праздники и традиции, история и память. Для себя и для своих сверстников он был лишь израильтянином. Не только по языку — по ментальности: привычкам, раскованности и внутренней свободе, какую мало где еще встретишь.

Теперь Алекс мог отвести взгляд: его оскорбляли. Он не боится — ему мерзко.

— Молчишь?! — Рындин ткнул носком туфля Крончера в бок. — Ты еще заговоришь у меня…

Он подвинул стул — белый, стоявший у такого же, окрашенного в больничный цвет стола. Сел.

Одного своего заклятого врага и конкурента он уже устранил, другой у него в руках.

— Ну как? Удалось вам с Панадисом ликвидировать меня, а? Оказывается, это не так легко сделать, как вы думали… Не правда?

Алекс знал: вступать в диалог с такого рода людьми еще опаснее, чем молчать. Каждое твое слово накачивает их ненавистью: они вспомнают весь причиненный тобой им страх и унижения, и в крови у них начинает кипеть адреналин.

— Это он тебя нанял, а?

Рындин достал сигарету, закурил. Пустил дым Алексу в лицо.

— Хочешь закурить? А? Не слышу! Скорее всего, не куришь. У вас берегут себя… Не пьют, не курят. Чистые легкие, здоровая печень. Но это мы сможем скоро проверить…

Он встал, прошелся по комнате и, остановившись возле кровати, окинул закутанную в смирительную рубаху фигуру задумчивым взглядом.

— Ты ведь знаешь, чем мы занимаемся, а?

Алекс упрямо отводил глаза.

— Нет? Наверное, знаешь. Я тебе на всякий случай расскажу. Чтоб ты не сомневался…

Он помолчал с полминуты и продолжил:

— Мы поставляем для трансплантации человеческие органы: сердца, печени, легкие, почки, селезенки, роговые оболочки глаз…

Снова уселся, теперь уже на краешек стула.