Наверное, это естественно: человек ищет то, чего у него нет.

Мать права во всем, что она сказала. Мало того, — ее прогноз безошибочен, как компьютерный расчет. Почему же тогда эта тщательная обдуманность так отталкивает ее от себя? Вызывает такой внутренний протест и желание поступать вопреки и только вопреки?

Следующий день был субботний, и они не поехали в больницу на Каширку — администрация в этот день отдыхала.

Чернышев не ждал быстрых результатов беседы с бортпроводником, объявил выходной.

Вечером Алекс с Настей снова отправились в дискотеку. Алекс танцевал правильно, но несколько неуклюже. Но даже эта неуклюжесть в движениях трогала ее каким-то непонятным образом. Ее, двадцатисемилетнюю женщину, три года замужем и два с половиной в разводе, — он вновь заставил почувствовать себя девченкой.

Алекс был моложе ее на год и, то казался ей ребенком, то — умудренным опытом, похожим на отца человеком, на которого хотелось положиться. В ее прошлой жизни была страсть, а нежности не было. А в нем была нежность, и не было страсти. И нежность эта сбивала с ног, как хорошая порция алкоголя.

По дороге назад из дискотеки она решала почти гамлетовской неразрешимости проблему: позвать его к себе или не звать?

Они подъехали к ее дому. Часы показывали час ночи. Ей надо было в течение секунды решить: предложить ему выйти из такси или нет? Дверца была уже открыта.

— Хочешь выпить чашку кофе? — спросила она, словно прыгнула с пятого этажа и распласталась, разбив все косточки, на тротуаре.

Он прикрыл глаза и полез из машины.

— Еще бы!

Они вошли в парадную, поднялись на лифте. Ей было безразлично, видит ли их кто-либо из ее соседей. Потом щелкнул замок тяжелой металлической двери, которую она поставила, как только начала жить самостоятельно, и они зашли в ее однокомнатную квартиру.

Со шкафа тотчас прыгнул сиамский кот и потерся головой о ее ноги. Алекс взял его на руки, и эта зверюга не окрысилась, а выгнула шею и позволила себя гладить. Говорят, человек больше всего раскрывается в своем отношении к животным.

Он втянул носом в себя запахи и сказал:

— Твоя квартира пахнет также, как ты: весной, цветущим лугом и лесом…

Она поставила на газ турку с кофе.

— Хочешь есть?

Он не ответил. Рассматривал с интересом ее комнату. Мебель, которую она купила недавно в чешском магазине — на итальянскую не хватило денег. Задержал взгляд на занавесях у балконной двери.

— На, посмотри пока…

Она сунула ему альбом.

На снимках были лошади и люди. Умные большеглазые нервные морды животных на фотографиях сменяли портреты родителей Анастасии и ее самой верхом и пешей, на пьедестале почета, со всеми чемпионскими рагалиями и в милицейской формой, иногда с коллегами, иногда с сестрой…

— Ну вот, все готово. Садись к столу…

— Вот сейчас, ночью?..

Она чувствовала в нем какую-то врожденную деликатность и полное отсутствие позы…

Он не подсаживался поближе и не лез с приставаниями. Самое большое, что он позволил себе — погладил ее по голове. И она закрыла глаза, потому что от этого прикосновения ей стало теплей и уютней.

Она зажгла толстую фигурную свечу, которая вот уже много лет стояла на ее секретере, потушила верхний свет.

Они сидели на софе, перед дессертным столиком на колесиках — ели гренки, которые она быстро приготовила, и пили кофе в маленьких фарфоровых чашечках. Еще Анастасия подала две рюмки со сладким ирландским ликером и отключила телефон. Алекс вырубил свой сотовый еще раньше, войдя в квартиру.