Убедившись, что никого нет поблизости Ловягин достал сверток, взятый им из камеры хранения. Надел перчатки и поправил их на руках: ему предстояла несложная манипуляция.

В бумажном, обернутом газетой пакете находился пистолет с глушителем.

Майор передернул затвор, поставил курок на предохранитель и осторожно положил «макарова» назад в пакет. Сквозь бумагу хорошо ощущалась спусковая скоба и в ней спусковой крючок. Оставалось ждать.

Улица попрежнему была пустынной. Из рации слышалась перекличка дежурных и постовых.

Неожиданно пошел снег — жесткой колкой крупой, косо падавшей на тротуар. Дорога побелела, но светлее не стало. Верхушки деревьев темнели над головой.

Сзади раздался шелест шин. Серебристый «Мерседес» обогнал его, обдав тяжелым веером холодных брызг И притормозил метрах в пятидесяти впереди.

Ловягин осторожно приблизился.

Рындин сидел за рулем. Он был один.

Ловягин открыл дверцу и сел рядом.

— Деньги привез?

Рындин зло усмехнулся:

— Такие, как ты, альтруистами не становятся.

Майор оскалился, обнажив в выступающей вперед нижней челюсти большие желтоватые зубы. Несмотря на почти карликовый рост, все у него было крупным, громоздким: руки, челюсть, лицо.

— Сколько? — облил он Рындина водянистым светом.

— Две тысячи… — последовал ответ. — Баксов.

— Ты себя дешево ценишь, — презрительно бросил Ловягин.

— Ладно, давай…

Рындин покачал пальцем:

— Сначала выкладывай!

Ловягин поймал себя на том, что чувство, которое теперь он испытывал, в чем-то было похоже на сексуальному: оргазм еще впереди, но тела уже сплелись…

— Сегодня ночью войдут в Медицинский Центр. Тебя возьмут завтра на рассвете, перед тем, как пойдешь на работу. Тогда же начнут обыск. Одновременно в квартире и на даче…

Рындин вздернул насмешливо брови.

— Ишь ты, а может, врешь?!

Ловягин, сидевший к нему боком, повернулся и измерил его презрительным взглядом.

— Ты гляди: не верит?! Ну ты — пахан…

Он издевательски подмигнул и полез в карман куртки. Рындин напрягся.

Ловягин его проверял. Достал платок, шумно высморкался и покачал головой:

— Твой израильтянин — у них в руках. Они освободили его, а с охраной разобрались… Знал?!

Рындин побелел. Выдохнутый им воздух смог бы сдвинуть с места локомотив.

Весь вечер он провел в Крылатском у Карины. Он нуждался в разрядке. Заслужил ее. Такого, какое он испытал сегодня, с ним никогда еще раньше не было: Карина была неиссякаема, неистощима, бесконечна. И телефон не звонил ни разу — Карина надолго выключила его. Ловягинский звонок раздался сразу после того, как она его заново включила.

— Давай деньги, — грубо прервал ход его мыслей Ловягин. — Потом можешь задавать вопросы: какие хочешь. Отвечу на все.

Он знал, что сейчас мысли Рындина заняты не им и, отправив деньги в карман, задержал там руку.

И на этот раз Рындин не насторожился. На лбу у него вздулась жила, лицо обострилось, бородка и усы словно бы усохли. Он был сейчас далеко. В самом себе. На таком расстоянии от происходящего здесь, на Больших Грузинах, что об этом отталкивающем карлике просто забыл.

Ловягин понимал это. Он нащупал изгиб спусковой скобы в бумажном пакете и пистолет привычно лег ему ладонь. Ощутив его, он большим пальцем бесшумно снял курок с предохранителя.

Оставалось спокойно вытянуть наружу не вызывающий подозрений бумажный пакет, направить Рындину в грудь и нажать на спусковой крючок.