Изменить размер шрифта - +
Толстенные стены не пропускают никаких звуков. И потолок такой же. Я здесь один.

И крысы.

Чем больше мои уши привыкали к тишине, тем отчетливее я слышал крысиную возню. Топот крысиных лапок, шуршание их хвостов, попискивание.

Представляю, как эти твари проголодались за триста лет сна!

Нужно думать о чем-нибудь другом. Не о крысах.

Королевские стражники не забрали у меня айпод. Я нажал кнопку. Король не дослушал «Yester-day», и мне досталась последняя фраза знаменитой песни: «Я сказал что-то не то и теперь очень хочу вернуться во вчерашний день».

Вся разница, что я не сказал, а сделал что-то не то. Поцеловал одну глупую, избалованную принцессу, у которой не хватило смелости сознаться отцу в своем вранье. Сказала бы, что сболтнула насчет «обесчестил». Теперь из-за ее поганого языка мне тут торчать неизвестно сколько. Может, всю жизнь.

Я переключился на другую запись. Рэп. Я врубил его на всю громкость. Песня про то, что один парень собирается сделать с подружкой другого парня. Хорошая тема.

Может, завтра у короля мозги будут работать получше и он меня отпустит. А может, велит отрубить голову.

Но ведь есть правила обращения с пленными. Нам рассказывали о них в школе. И называются эти правила Женевской конвенцией[10].

Только здесь еще не слыхали ни о какой Женевской конвенции. Здесь все решает королевский каприз, а не международные правила.

Вспомнил. Там говорилось о военнопленных. А я... я — «узник любви». Звучит красиво, только от этого не легче.

Я закрыл глаза и попытался уснуть. Какое там! Тогда я старался просто не слышать крысиной возни. Это тоже не получилось. Похоже, ко мне, распугав крысиную мелочь, подбиралась большая крысища. Я читал, они бывают крупнее кошек.

Что-то жидкое и обжигающе горячее обожгло мне руку.

— Ой!

Может, это начало пыток? Или на мне пробуют кипящее масло, чтобы завтра в нем сварить?

— Тише ты, — услышал я шепот Талии.

— Мне больно.

— Подумаешь, воск со свечки капнул. Кричишь, как младенец.

— А как, по-твоему, должен вести себя узник? — огрызнулся я.

Передо мной, прикрывая рукой дрожащее пламя свечи, стояла Талия.

— Бедненький ты мой. Бедняжечка. Ты меня прости... за те слова, за столом. У отца совсем испортилось настроение.

— Это я и без тебя понял. Лучше скажи, как сумела сюда пробраться?

— Все спят, кроме караульного. Он меня пропустил.

— Тебя пускают в тюрьму?

— Я же принцесса. Хожу везде, где захочу.

— Ты лучше иди к себе. А то эта твоя тетка... фрейлина хватится, что тебя нет, поднимет шум. Ты опять что-нибудь соврешь, и в результате мне, не дожидаясь рассвета, отрубят голову.

— Слушай, хватит об одном и том же! Хочешь выбраться отсюда?

— А кто не захочет в моем положении?

— Тогда перестань дуться на меня и говори со мной нормально. Не то я...

— Не то ты что?

— Не то я закричу на весь замок. Сюда сбегутся придворные и слуги. Я им скажу, что пришла тебя проведать, а ты накинулся на меня и сделал со мной такое, после чего поцелуй покажется им невинной забавой. Меня начнут жалеть. Быть может, это немножечко повысит мои шансы на замужество. А тебя на рассвете забьют камнями... Как видишь, тебе лучше не ссориться со мной и не говорить мне гадостей.

От слов «забьют камнями на рассвете» меня прошиб холодный пот. И король действительно позволит, чтобы меня казнили? А доченька у него — настоящая шантажистка.

— Между прочим, ты вовсе не такая нежная и прекрасная, как мне показалось, — сказал я.

— Я нежная и прекрасная.

— Ты меня просто дурачила.

— Ничуть. Я — нежная, прекрасная и покладистая.

Быстрый переход