Голливуд – это корпорация, и, как любая корпорация, он тяготеет к формулам, к упрощению: сценарий должен соответствовать ряду критериев – драма, сюжетные арки, четкая мотивация персонажей. Этому учит, например, Роберт Макки, автор книги Story (в русском переводе «История на миллион долларов»), самого известного в мире учебника по сценарному мастерству. Поэтому Чарли Кауфман – которому, напомню, уже совершенно нечего было терять – вписал в свой сценарий еще и Роберта Макки. И не просто вписал – он сделал его антагонистом, человеком, который воплощает в себе все то, что главный герой ненавидит в Голливуде, все то, что превращает искусство в ремесло: формулы, жанры, сюжетные арки.

Сам Кауфман говорил, что, когда закончил первый драфт и отправил его заказчику, у него не было сомнений, что это конец. Теперь то его точно уволят.

Он ошибался: в 2002 году фильм «Адаптация» вышел на экраны, а Чарли Кауфман был номинирован на «Оскар» в категории «Лучший адаптированный сценарий». Очередное чудо.

3. Фильм как перформанс

Зритель и автор видят историю по разному. Для зрителя история – это сюжет, в котором есть персонажи, драма, начало, середина и конец.

Для автора все немного сложнее – это десяток фальстартов, дюжина ампутированных тупиковых сюжетных линий и персонажей; пара ударов головой о стол или о стену в надежде наконец найти нужные слова; сто двадцать чашек кофе, тысячи матерных слов и нервный озноб при мысли о приближении дедлайна.

Всегда важно помнить: то, что в итоге зритель/читатель видит в кино или в романе, – это вершина айсберга, конструкция, из которой выкинули все лишнее, убрали строительные леса, вывезли мусор и замазали швы. И это правильно. Муки автора – это его проблемы, тянуть их в историю – неприлично.

Еще считается, что автор должен избегать очевидных, лобовых метафор и клише, должен писать так, чтобы все выглядело естественно, чтобы читатель забывал о том, что перед ним написанный текст, а зритель – что смотрит на экран.

Бывает, конечно, и наоборот – автор бунтует против «естественности» и начинает намеренно показывать читателю/зрителю изнанку своей работы.

Таков был, например, Луиджи Пиранделло – один из самых важных для Кауфмана драматургов, – который написал пьесу «Шесть персонажей в поисках автора»; ее действие происходит во время репетиции пьесы Луиджи Пиранделло.

Таков и сам Чарли Кауфман. Для него швы и белые нитки сюжета – это как раз самое интересное. Если обычно писатель даже в фантастической истории старается сохранить внутреннюю логику, то Кауфман поступает иначе – сознательно и открыто ломает реальность прямо на глазах у зрителей.

Один из самых характерных его приемов – буквализация метафоры или идиомы. Его фильмы – это всегда столкновение буквального и мифологического; такое столкновение, после которого, как после автокатастрофы, миф и реальность превращаются в груду металлолома. С одной стороны, в их основе лежит знакомая каждому человеку эмоция или идея:

– мы все иногда мечтаем побывать в шкуре знаменитости;

– мы все иногда мечтаем, чтобы о нашей жизни сняли кино или поставили пьесу;

– мы все иногда мечтаем забыть человека, которого любили, стереть его из памяти, начать жизнь заново.

Но для обработки этих сюжетов Кауфман всегда выбирает самый радикальный метод из всех возможных. Его герои буквально оказываются в шкуре знаменитости – вселяются в тело Малковича и начинают им управлять; герои «Вечного сияния чистого разума» буквально стирают себе память – для них это обычная медицинская процедура; Кейден Котар из «Синекдохи, Нью Йорк» буквально ставит пьесу по своей собственной жизни в масштабе 1:1; ну и, конечно, в «Адаптации» Чарли Кауфман буквально вписывает самого себя в сценарий.