Я слушала так, словно ее слова – это спасательный круг, и если усвоить их достаточно, то можно будет укоренить их в себе. И я смогу узнать, как улететь на этих ее крыльях бабочки, как Икар, прежде чем он отважился на солнечный жар. Я качаю головой.
– Ты ничего не понимаешь.
– Я была дерьмовым другом, довольна?
– Наконец то. Мы обе в чем то согласны.
– Слушай, я пытаюсь извиниться. Прости за все то, что мы с тобой сделали, ладно? Ты пыталась сказать мне что то, тогда. А я не слушала. Что бы это ни было, я не услышала.
Я ничего не говорю. Как я могу? Она говорит то, что я хотела услышать от нее четыре года назад. Сейчас уже слишком поздно. Я прикусываю губу, пытаясь держать себя в руках.
– Я не знала, что они – что Марго – собираются делать на пляже. Прости меня, за это. – Она переставляет ноги из стороны в сторону. Стискивает телефон побелевшими костяшками пальцев.
Звенит звонок. Мы просто смотрим друг на друга. Ей чертовски неловко, но она не уходит.
– Что, ты хочешь медаль или что то еще?
– Нет. Я просто… прости. Я хочу… я прошу о перемирие.
Я кручу свои кольца на пальцах. Я даже не вспоминала о ней неделями. То, что могло бы быть, больше не имеет значения. Даже вражда между нами, предательства, измены, драки и неприязнь – все это не имеет значения. Жасмин сделала свой выбор. Теперь я могу сделать свой. Я могу ее отпустить. Она – часть моего прошлого, горько сладкое воспоминание, прикрепленное к доске объявлений. Единственная ее часть, которую я хочу сохранить, – это бабочки.
– Они все еще у тебя?
– Что?
– Твои бабочки. Те, что у тебя на стенах. Они все еще у тебя?
Ее лицо меняется. Внезапно она выглядит тоскливой, почти потерянной. Как будто только что поняла, что потеряла что то важное.
– Не банки с гусеницами. Доски с изображением засунуты в картонные коробки на верхней полке маминого шкафа.
– Мне всегда нравилась бабочка Морфо , с ее переливчатыми, сапфировыми крыльями.
Она смотрит вниз на свои сапоги.
– Мне тоже.
– Пока, Жасмин.
Ее губы слегка дрожат.
– Пока, Сидни.
Я поворачиваюсь и иду в кабинет химии, оставляя ее стоять одну в пустом коридоре.
Глава 42
Придя домой, неожиданно вижу, что тетя Элли тащит на кухню свой потертый кожаный чемодан. На ней пальто и перчатки.
– Что происходит?
– Мне жаль, Сидни. Мне правда жаль. – Она смотрит на меня, а потом отводит взгляд. – Это слишком. Я думала… неважно, что я думала. Слишком поздно. Его уже не спасти. Он закончит так же, как его отец. Я просто не могу стоять и смотреть, как это происходит.
– Подожди. Что случилось? – Но еще до того, как она заговорила, я поняла. Это написано на ее лице. Она думала, что прилетит, как рыцарь в сияющих доспехах. Считала, что спасет нас, как спасают щенков в приюте для животных. Но мы не мягкие, очаровательные щенки. Мы изранены. Поэтому местами мы твердые, острые, как осколки стекла. Стоит к нам приблизиться, стоит только осмелиться, и получишь порез. У тебя пойдет кровь. Она не хочет проливать свою кровь.
– Мне жаль.
– Ты уезжаешь. – Свет в моей груди гаснет, как пламя свечи.
– Я возвращаюсь домой. Я вызвала такси. Дождусь на улице. Прости. Просто прости. – Она проходит мимо меня и выбегает за дверь, звеня браслетами на запястьях, а фиолетовый шарф развевается за ее спиной.
Я поворачиваюсь и смотрю на мальчиков, которые прячутся на кухне за столом. Как будто они могут спрятаться от меня.
– Что случилось?
– Фрэнки плюнул в нее.
– Что?!
Я жду, что Фрэнки будет отнекиваться, но он этого не делает. |