Кроссовки заключенных скрипят по бетонному полу, когда они входят внутрь. Сначала мой взгляд проходит мимо нее. Стоящая передо мной женщина – незнакомка. На ней темно синяя рубашка и брюки в полоску ярко оранжевого цвета. Она похудела как минимум на тридцать килограммов, короткие каштановые волосы подстрижены в рваный боб чуть ниже ушей.
– Сидни.
Я моргаю, глядя на нее. Все, что я собиралась сказать, исчезло. Мой разум пуст, безволен, оцепенел.
Ма придвигается ко мне, как будто собирается обнять. Я вздрагиваю. По ее лицу пробегает тень. Она отступает, садится напротив меня.
– Мы можем обниматься, когда приходим и когда уходим, – обиженным голосом сообщает она.
Я не хочу ее обнимать. Я вообще не хочу к ней прикасаться.
– Я так рада, что ты пришла. Как дела? – Мама пахнет чистотой, мылом. Складывает руки на коленях. Ее ногти коротко подстрижены. И она все еще носит обручальное кольцо.
– Хорошо. – Речь практически покинула меня. Мой язык похож на глыбу глины.
– Прошло много времени.
– Угу.
– Я так по тебе скучала.
Моя мать цепляет меня словами, заманивает в ловушку тоски. Это несправедливо. Я всю жизнь презирала и желала эту женщину, ненавидела и любила, осуждала и добивалась. Все чего я так хотела и в чем нуждалась, в ней не было. От эмоций у меня образовался тугой узел в животе.
– Как Элли и мальчики? Они приезжают в гости каждую неделю или две, как по часам.
– Прекрасно.
– Они растут так быстро. Слишком быстро.
– Ага.
– У тебя есть карта? – Она показывает рукой на торговые автоматы у дальней стены. – Я умираю с голоду. Элли всегда приносит карточку, чтобы мы могли перекусить. Мальчикам это нравится.
Я отрицательно покачала головой.
Мама вздохнула.
– Ну, ладно. Просто не забудь в следующий раз. Как Зои? Я слышала, ты ее назвала. Не думаю, что я бы выбрала такое имя.
Я отворачиваюсь. Как она смеет спрашивать о Зои? Не могу выносить звук ее имени в маминых устах.
– Она больна, благодаря тебе.
– Сидни, дорогая, почему обязательно нужно так себя вести? Почему мы не можем просто приятно провести время?
– Я здесь не для приятного, милого визита, – выдавливаю с раздражением.
– Почему ты всегда так ненавидишь меня? Свою собственную мать.
– А ты как думаешь? – Все старые раны открываются, мое сердце кровоточит, оно беззащитно и пульсирует от боли.
Она тяжело вздыхает.
– Значит, ты хочешь быть такой? В первый раз за несколько месяцев, когда я тебя вижу?
Я смотрю на свои ногти, цепляю кусочек кожи.
– Ты знаешь, сколько ночей я проплакала, засыпая в этом месте?
Злость щелкает во мне выключателем.
– А тебе известно, насколько мне наплевать?
Она фыркает и вытирает глаза.
– Почему ты всегда такая жестокая? Разве я недостаточно страдала?
Я напеваю себе под нос. Я не буду слушать. Меня не переубедит эта новая Сьюзен Шоу, эта яркая и блестящая мать. Меня не обмануть. В другом конце комнаты смеется ребенок.
Мама поднимает руку. Ее ладонь нависает над моей, медля.
– Не трогай меня.
Мама опускает руку на колени.
– Я больна, Сидни. Называется пограничное расстройство личности и циклотимия, что, по словам специалистов, похоже на биполярное расстройство. Мне поставили диагноз здесь. Я была… ну, в общем, ты знаешь, как это было. Я даже не помню… – Ее голос срывается. – Я так много страдала. Моя болезнь осложняла мне жизнь.
Я сжимаю пальцы в кулаки, ногти впиваются в кожу. С другого конца комнаты доносится смех. Над чем тут смеяться? Моя душа сжимается, и мне снова девять лет, я купаю свою больную, пьяную мать, потому что она забыла, как мыться самой, и не делала этого уже несколько дней. |