А что? Все правильно! К примеру, полунищим обитателям коммуналки охрана ни к чему, бандиты всех степеней и рангов не позарятся на рублевые достатки или одежду, купленную годков двадцать тому назад. Они нацелятся на богатых бизнесменов или прибарахлившихся политиков. А вот только что взошедшей над серостью Дремова звезде прихоидится беречься.

Сбылись страшные предчувствия соседки – с неделю тому назад поехала Верочка вместе с телохранителями в областную столицу и… не вернулась.

На следующий же день оттуда позвонили и спросили: где претендентка, почему не приехала, что случилось? Голос – женский, не соответствующий тревожным вопросам – спокойный, выдержанный. Отрекомендовалась дама председателем областного жюри.

Баба Феня с возможной для ее возраста скоростью помчалась в уголовный розыск. А куда прикажете обратится за помощью? К уполномоченному по правам человека? Так его самого в прошлом месяце избили до полусмерти – лежит в областной больничке под охраной.

В уголовке приняли от бабули заявление с приложенной фотокарточкой внучки, но ничего не пообещали. Будут искать. А ведь заниматься поисками можно и год и два. Да и что можно обещать в стране, в которой убивают и грабят каждую минуту, где ежедневно бесследно исчезают тысячи людей? Тут не только городских ментов – всех внутренних войск России не хватит.

Я согласился. Преступность, по моему мнению, напоминает огородное растение – хрен. Его корни и корешки пронизывают почву по всем направлениям, внедряясь в такую глубину, что впору руками развести и плюнуть. Все равно не достать. Останется тоненький корешек – разрастется, пустит метастазы.

Единственное средство – взорвать весь куст, а образовавшуюся воронку засыпать хлоркой. Но и при этом – никакой уверенности в полном спасении. Так это – хрен, в принципе безобидное растение, даже полезное. Оно никого не похищает и не убивает.

Подавать советы легче легкого, а вот воплощать их в жизнь – намного трудней. Общие слова о необходимости бороться с преступностью словами и остаются. Они походят на набат, призывающий тущить пожар. Сбегутся люди, возьмутся за багры и ведра – все нормально, с огнем справятся. А если некому сбегаться, если жители боятся обжечься, прячутся по норам да закоулкам – сколько угодно звони во все колокола. Огонь будет спокойно пожирать дом за домом, жертву за жертвой.

Баба Феня думала не о черной бездне преступности, в которую окунулась Россия, не о сыщиках мучениках и не о журналистах звонарях. Все это для нее сконцентрировалось в исчезнувшей внучке.

– Да, история… – пробормотал я, не зная, чем утешить соседку. – Может быть, найдут… Наверно, вы подозреваете сидящих позади мужиков?

– Боже мой, сама не знаю… Они разбирали девушек, будто те не живые люди – какие то обезьяны. От таких всего можно ожидать. И все же, грещно возводить напраслину.

– Конечно, конечно… О своих подозрениях вы сказали сыщикам?

– Меня никто не спрашивал. Просто приняли заявление и фото…

Вдруг баба Феня неловко сползла со стула и рухнула на колени. Обхватила мои ноги, подняла лицо, залитое слезами.

– Вся надежда на тебя, Игнатьич… Помоги, ради Христа, спаси внученьку. Богом прошу, милый!

От неожиданности я растерялся. До такой степени, что едва не уронил на пол блюдце, кипяток обжег руку.

– Что вы, баба Феня?… Поднимитесь, немедленно поднимитесь!

Кряхтя, женщина поднялась, села на стул. Слезы текли не переставая и она вытирала их уголками косынки. Ничего не говорила, но так выразительно смотрела на меня, что зашемило сердце.