Изменить размер шрифта - +
Но рано или поздно мы, если повезет, их все же настигаем. – Эмма указывает на отца. – Долгих двадцать восемь лет этому человеку удавалось оставаться безнаказанным за то, что он разбил материнское сердце. Долгих двадцать восемь лет ему удавалось уходить от уголовной ответственности. Не позволяйте же этой несправедливости продолжаться еще хотя бы минуту!

 

Эрик встает.

– О чем мисс Вассерштайн вас не уведомила, дамы и господа, – начинает он, – так это о травме, полученной Элизой Мэтьюс задолго до разбитого сердца. Алкоголичка, лежащая без сознания в луже собственной рвоты, – вот какая мать досталась Бетани Мэтьюс. Вот какой женщине доверили заботу о ребенке – женщине, не всегда даже осознававшей, что этот ребенок находится рядом. Забрал ли Эндрю Хопкинс свою дочь? Разумеется. Но это был акт милосердия, а не возмездия. – Подойдя к моему отцу, Эрик кладет ему руку на плечо. – Мисс Вассерштайн хочет, чтобы вы поверили, будто этот мужчина сочинил коварный план и загубил жизнь своей дочери, но это неправда. На самом деле в тот день Эндрю Хопкинс таки привез дочь обратно домой. Какую же картину он там увидел? Орущий телевизор, бардак и… пьяная в стельку Элиза Мэтьюс на полу. Возможно, в этот миг Эндрю Хопкинс вспомнил лицо своей дочери, когда та лежала на больничной кровати всего пару месяцев назад, укушенная скорпионом, – тогда преступная халатность матери едва не стоила ребенку жизни. Возможно, он даже попытался сделать так, чтобы девочка не видела мать в столь плачевном состоянии. Одно нам известно наверняка: он ясно понял, что не может возвращать своего ребенка в этот дом. Ни на секунду… Почему же, спросите вы, он не обратился к властям? Потому что, дамы и господа, суд был заведомо пристрастен к Эндрю, – по причинам, которые я уточню позже. Потому что согласно законодательным нормам семидесятых годов ребенок после развода автоматически доставался матери, далее если та не могла должным образом позаботиться о себе, не говоря уж о малыше. – Эрик возвращается на свое место, но на полпути останавливается и договаривает: – Вы же прекрасно понимаете, какие желания возникли бы у вас, если бы, вернувшись домой, вы обнаружили, что ваша бывшая жена опять пьяна вдрызг и, соответственно, не способна обеспечить ребенку элементарную безопасность. Эндрю Хопкинс дамы и господа, виновен лишь в одном: в том, что любил свою дочь и хотел оградить ее от несчастья. – Он поворачивается лицом к присяжным: – Разве это заслуживает порицания?

Мама одета в консервативную блузу и юбку, но волосы висят неопрятной паклей, а на пальцах сверкают бирюзовые и гранатовые кольца. Она нервно смотрит поверх голов на Виктора, который подбадривает ее улыбкой.

Судья, крупный мужчина, формой напоминающий свадебный торт, дает Эмме Вассерштайн знак начинать.

– Назовите, пожалуйста, свое полное имя для протокола.

– Элиза… – начинает мама и осекается. Откашлявшись, она добавляет: – Элиза Васкез.

– Спасибо, миссис Васкез. Скажите, вы вышли замуж повторно?

– Да, за Виктора Васкеза.

Эмма кивает.

– Вы не могли бы сообщить присяжным, где вы проживаете?

– В Скоттсдейле, штат Аризона.

– И давно вы там живете?

– С двух лет.

– А сколько вам сейчас, миссис Васкез?

– Сорок семь.

– Сколько у вас детей?

– Одна дочь.

– Как ее зовут?

Мама ищет в зале мой взгляд.

– Раньше звали Бетани, – говорит она. – Сейчас – Делия.

– Вы знали Бетани, когда она стала Делией?

– Нет, не знала, – бормочет мама. – Потому что ее отец похитил ее.

Быстрый переход