– Когда вы познакомились с обвиняемым?

– Очень давно. Двадцать восемь лет назад, если быть точным. Тогда у меня бизнес еще не был так хорошо отлажен. Я прятался от полиции, работал на чердаке одного притона в Гарлеме. Ну и вот однажды пришел этот парень, спросил меня…

– Вы сами заметили, что с тех пор прошло немало времени. Откуда у вас уверенность, что это был именно он?

– Потому что с ним был девочка. Мои клиенты редко приводят детей.

– В котором часу это происходило?

– Ну, заполночь уже. Я только после полуночи и открывался.

– Как он к вам попал?

– Ну как… Поднялся по лестнице и спросил, где я.

– И что в это время происходило на лестнице? – спрашивает Эмма.

– Это же притон… Как вы думаете, что там происходило? Кто‑то ширяется, кто‑то курит, кто‑то дерется. Весь набор.

– Значит, он привел в это место свою дочь… И как развивались события дальше?

– Сказал, что ему нужно стать другим человеком.

– Вы не спросили зачем?

– Я уважаю личную жизнь своих клиентов. Но у него с собой был вполне нормальный комплект документов. Нормальный тридцатилетний папаша с четырехлетней дочкой. Я сделал ему номера социального страхования, и свидетельства о рождении, и даже водительские права.

– Какая у вас была такса за эти услуги?

– Полторы тысячи. Ему я сделал скидку и за ребенка взял только тысячу.

– Сколько вам понадобилось времени?

– Где‑то с час.

– Как он заплатил?

– Наличкой.

– А девочка вам чем‑нибудь запомнилась?

– Она плакала. Ну, думаю, поздно уже и все такое…

– И что в этой связи предпринял ее отец?

Грингейт ухмыляется.

– О, это было прикольно! Он стал показывать фокусы. Вытаскивал у нее из уха монетку и все такое.

– А девочка что‑нибудь говорила?

Он на секунду задумывается.

– После того как мы все подписали и он мне отбашлял, он сказал девочке, что они играют в такую игру. И теперь у всех новые имена. Сказал, что ее теперь будут звать Делия. А она спросила, когда они позвонят маме.

Пока Эмма держит очередную драматическую паузу, я пытаюсь представить себе ту девочку. Ту девочку, которой я некогда была и которую не успела узнать. Я примеряю слова, брошенные Рубио, на собственном языке. Но сейчас я запросто могла бы стать членом суда присяжных: я ничего не помню, и все, что он говорит, звучит впервые.

Почему какие‑то воспоминания исчезают в небытии, а другие остаются за семью замками?

– Мистер Грингейт, вы неоднократно представали перед судом. В вашем «послужном» списке имеется несколько краж, а однажды вас арестовали за подделку документов.

Он разводит руками.

– Профессиональный риск!

– Вы сидели в тюрьме или находились в камере предварительного заключения двадцать восемь лет назад, когда Бетани Мэтьюс пропала без вести?

– Нет, я работал.

– В данный момент, мистер Грингейт, вам инкриминируют мелкое хищение персональных данных в штате Нью‑Йорк.

– Ага.

– Находились ли вы под стражей до прибытия сюда.

– Да.

– Вам были обещали какие‑либо послабления за дачу показаний на сегодняшнем суде?

Он улыбается.

– Прокурор сказал, что мне скостят срок.

– В свете этих обстоятельств, мистер Грингейт, объясните, пожалуйста, суду, почему мы должны вам верить.

– Я знаю об этих мертвецах то, что в некрологах не печатают, – говорит он. – Мне нужно было заверить копии свидетельств о рождении, когда мне за них заплатили.