— Ну что, почти готово, — сказал я. — Через час станет прохладней. Мы молодцы.

— Похоже, — сказал Гид, вытирая лицо. — Знаешь, что хорошо? Когда мы окончательно наладим эту хреновину, лет двадцать пять нам с тобой можно будет к ней не прикасаться. Она должна протянуть не меньше двадцати пяти лет.

— Может, и мы столько протянем, — сказал я. — И тогда нам придется ремонтировать ее снова. Мы замечательные специалисты по ветрякам и прочим дурацким мельницам.

— Ну да, по этим делам у нас большой опыт.

— Да ладно, — сказал я. — Черт с ним, с опытом. Дело не в том, чтобы уметь, а в том, чтобы суметь. Пару недель назад ты ел суп, лежа на спине.

— Вот именно. То, что я разлеживался, меня чуть не сгубило.

Мы вставили шток, но он оказался примерно на фут коротковат. Пошли на гумно и нашли другой. Дневная жара закончилась, от гумна уже падала длинная тень. Гид полез наверх, вставил шток и спустился.

— Запускай, — сказал он. — Я хочу посмотреть, как течет вода.

Я отпустил тормоз, и легкий южный ветерок закрутил ветряк. Вскоре из крана полилась застоялая ржавая вода. Мы ждали, когда струя станет чистой. До заката оставался еще целый час, а мы уже были всего-навсего парой усталых ковбоев. Сидя на корточках, Гид уставился на струю, а я прислонился к столбу, выпростав из штанов рубашку, чтобы хоть немного охладить пузо. Наконец вода стала прозрачной. Гид прилип к крану и долго пил, потом отдышался и стал пить еще.

— Осторожнее, — сказал я. — Не лопни. Вода тяжелая и холодная.

— Замечательная вода, — сказал он, оторвавшись от крана. — Я помню, как мы с отцом копали этот колодец. Хороший колодец.

И тут мы услыхали за спиной плеск воды. Оглянулись, и оказалось, что наверху вода выливается из трубы, которая вела в бак. Мы забыли ее присоединить.

— Я сделаю, — сказал я. — Это одна секунда.

— Нет, иди попей, — сказал он. — Я все равно оставил наверху клещи.

— Ты прямо верхолаз какой-то, — сказал я и стал пить.

Я успел сделать три добрых глотка, когда услыхал его крик: он ударился о землю. Поскользнулся или не удержался, но, во всяком случае, падал с небольшой высоты — он не мог успеть подняться по лестнице больше чем на три-четыре фута и вряд ли ударился сильно. Он стал вставать, ухватившись за перекладину. И вдруг замер, а я подумал, не сломал ли он ногу.

— Погоди, Гид, — сказал я и подскочил к нему.

Перевернул так, чтобы он мог опереться на локоть. Было незаметно, что ему больно или он испытывает шок, но меня он почему-то не узнал.

— Надо же, ребята, он опять меня сбросил, — сказал он. — Но я все равно его объезжу.

Волосы у меня встали дыбом, но по-настоящему я еще не встревожился, потому что решил, что он просто на мгновение потерял сознание. Такое с ним уже случалось. Он пытался подняться, но я его не пускал.

— Дайте мне встать, парни, — сказал он. — У меня ничего не болит.

— Хорошо, хорошо, Гид, — сказал я. — Просто полежи и отдышись.

Он узнал меня.

— Джонни, эта гадина меня сбросила, — сказал он.

И перестал сопротивляться, лежал спокойно и казался совсем слабым. Это напугало меня больше всего.

— Слушай, — сказал я. — Как ты думаешь, где ты сейчас? Ты свалился с лестницы, с высоты пары перекладин.