Но именно попы научили Джимми ненависти. Чем глубже он погружался в религию, тем сильнее меня ненавидел.

Глазом не повел, когда сказала ему, что его отец — Гид. Мы сидели за столом.

— Я никогда не назову его отцом, — сказал он.

— Я тебя не уговариваю. Просто хочу, чтоб ты знал.

— Я вообще не буду его никак называть, — сказал он и слово сдержал.

Гид лез из кожи, чтоб с ним подружиться, звал его с собой то на пастбища, то на рыбалку, но Джимми всегда отказывался. Пока был маленьким, восхищался Гидом, а когда узнал правду, единственным его папочкой стал мистер Брейси.

Джимми оказался единственным человеком, на которого я не могла повлиять. Умела угодить папе, даже помочь Эдди. Для Джимми была что придорожный камень.

А вот с Джо он дружил, несмотря на то, что они оба такие разные. Он занимался спортом и был членом разных команд, поэтому и свои друзья у него водились. Везде успевал, стараясь поменьше торчать дома и работать по хозяйству. Говорили, что он хороший игрок и им гордится город. Джо тоже занимался спортом, но оказался игроком средненьким, потому что для него спорт был занятием несерьезным. Не видела ни одной игры с Джимми — он не хотел. А на Джо несколько раз удалось поглядеть.

Однажды произошел серьезный разговор. Летом Джимми побывал в религиозном лагере, и они там убедили его, что он должен стать священником. Возразить было нечего, только думала о том, как бы к этому отнесся его дед. Гид был против, но молчал. Джонни подшучивал, но как обычно, слегка. Джимми его любил и никогда не обижался на его шуточки.

Вечером в воскресенье Джимми вернулся домой из церкви. Кажется, тогда ему было восемнадцать или девятнадцать. Я лущила на кухне горох. Приготовила ему стакан чая со льдом — дело было летом. Терпимости, чтоб принять чай из моих рук, ему хватало. Похоже, его металл в этот вечер слегка размягчился: он начал задавать вопросы.

— Ты хоть раз в жизни была в церкви? — спросил он. — Хотелось бы знать.

— Конечно, — сказала я. — И в лагерь ездила.

— Тебе что — не нравится бывать в доме Господа? — спросил он, глядя на меня глазами Гида.

Не знала, что ему ответить. Сказала правду — нет, не нравится.

Он понурился.

— Пастор сказал, что я должен привести тебя в церковь и он попробует тебя спасти, — заявил он. — Но я сомневаюсь, что получится. Ты ведь не пойдешь?

Улыбнуться было трудно, но я попыталась.

— Нет, не пойду, — сказала я.

— Ты вправду не веришь в спасение души, Молли? — сказал он.

Иногда звал меня по имени, чтоб причинить боль. Не любил называть матерью. А я терпеть не могла, чтобы так, будто мы просто приятели.

— Джимми, если не можешь звать меня матерью, не зови никак, — сказала я. — Серьезно. Разве не сказано в Библии — чти отца твоего и матерь твою?

Молчал, уставившись в нерастаявший сахар на дне стакана. Прядь волос падала ему на глаза. Хотелось протянуть руку и убрать ее.

— Не очень-то я верю, что церковь может спасать души, — сказала я.

Продолжала щелкать маленькие стручки и раскрывать крупные, а он молчал. Подняла глаза — он смотрел прямо на меня.