-  Алевтина Сергеевна! - зашептал он, обжигая сквозь тонкое платье мне бедра своим горячим дыханием. - Умоляю, будьте моей!

    -  Господь с вами, Иван Николаевич! О чем вы таком меня просите, - быстро ответила я, пытаясь оторвать его пылающие губы от своих чресл. - Я замужем!

    -  Это мне все равно, меня это не остановит! - продолжал он лихорадочно, говорить, не отпуская моих ног. - Я хочу вас и немедленно!

    Я слишком растерялась от такого внезапного, горячего натиска, что едва успевала устранять его руки из-под своей юбки.

    -  Иван Николаевич, голубчик, полноте, - шептала я, машинально, гладя свободной рукой его короткие кудри. - Сейчас к нам кто-нибудь заглянет в карету и обоим будет большой конфуз!

    -  Ах, пусть, пусть, я вас люблю, и мне ровно ничего не значит людская молва! - горячо говорил он, продолжая терзать мое единственное платье.

    Хорошенькое дело, подумала я, изнемогая от его притязаний, ему ничего не значит молва! А мне-то что делать!

    -  Оставьте меня, Иван Николаевич! - уже умоляла я. - Что вы делаете! Вам туда нельзя, я замужем!

    Однако он так обезумел от страсти, что ничего не хотел слушать. Мне оставалось только позвать на помощь, но я не успела этого сделать. В карету, свесившись с лошади, вдруг, заглянул штабс-ротмистр Вяземский.

    -  Иван Николаевич, - позвал он Татищева и крайне удивился, не обнаружив того на привычном месте.

    -  Алевтина Сергеевна! Где же Иван Николаевич? - растеряно, спросил он. - Неужто мы его забыли в имении?

    Ах, что была его растерянность рядом с моей! Меня просто сковал ужас перед грядущим позором! Я даже на мгновение потеряла голос! Однако сумела отвлечься от истомы и ответила, как мне показалось, безо всякого волнения в голосе.

    -  Иван Николаевич заболел!

    -  Как заболел?! - вскричал Денис Александрович. - Он же с утра был совсем здоров!

    -  Только что заболел, я даже не успела вас окликнуть, - ответила я. - Вдруг взял и упал с дивана!

    Вяземский встревожился и попытался засунуть голову в небольшое окно несущейся кареты. Однако его конь дернулся, и он крепко ударился затылком о раму.

    -  Будь ты проклят, иди ровнее! - закричал он на него и исчез из моих глаз.

    -  Иван Николаевич, прекратите и немедленно меня отпустите, и перестаньте раздвигать мне ноги, вы мне наделаете синяков! - взмолилась я. - Ах, господи, что же нам теперь делать!

    Увы, флигель-адъютант как раз в те мгновения пребывал в таком состоянии, что ничем не мог мне помочь. Мне самой пришлось выдумывать, как выйти из пикантной ситуации. Торопливая мысль назвать Татищева больным показалось мне удачной и единственно правильной. Ей я и решила держаться.

    Между тем штабс-ротмистр, наконец, справился со своей лошадью и вновь появился в окошке.

    -  Алевтина Сергеевна, ну как он? Вам нужна помощь? Может быть, остановить карету?

    -  Кажется, ему немного лучше, - успокоила я Вяземского. - Пока Ивана Николаевича беспокоить не стоит, я его поддержу.

    -  Вот не было печали! - воскликнул Денис Александрович. - Сначала Ломакин, теперь Татищев! А что с ним такое?

    -  Думаю, что это на нервной почве, - ответила я, не заботясь, знает ли Вяземский такие слова. - Скоро какая-нибудь деревня?

    -  Думаю, что через час будем в Зарайске, - ответил он, - может там найдется какой-нибудь лекарь!

    -  Это было бы чудесно, - ответила я и невольно дрогнула голосом.