1857

«Я не ропщу, пусть сердце и в огне…»

Я не ропщу, пусть сердце и в огне;

Навек погибшая, роптать – не мне;

Как ни сияй в алмазах для очей,

А ни луча во мгле души твоей.

Я это знал. Ведь ты же снилась мне;

Я видел ночь души твоей на дне,

И видел змей в груди твоей больной,

И видел, как несчастна ты, друг мой.

1857

«Да, ты несчастна – и мой гнев угас…»

Да, ты несчастна – и мой гнев угас.

Мой друг, обоим нам судьба – страдать.

Пока больное сердце бьется в нас,

Мой друг, обоим нам судьба – страдать.

Пусть явный вызов на устах твоих,

И взор горит, насмешки не тая,

Пусть гордо грудь трепещет в этот миг, –

Ты всё несчастна, как несчастен я.

Улыбка горем озарится вдруг,

Огонь очей слеза зальет опять,

В груди надменной – язва тайных мук,

Мой друг, обоим нам судьба – страдать.

1857

«На севере дуб одинокий…»

На севере дуб одинокий

Стоит на пригорке крутом;

Он дремлет, сурово покрытый

И снежным, и льдяным ковром.

Во сне ему видится пальма,

В далекой восточной стране,

В безмолвной, глубокой печали,

Одна, на горячей скале.

1841

«Слышу ли песенки звуки…»

Слышу ли песенки звуки,

Той, что певала она, –

Снова томительной муки

Грудь, как бывало, полна.

Так и потянет невольно

В горы да к темным лесам, –

Всё, что и горько, и больно,

Может быть, выплачу там.

1857

«Мой друг, мы с тобою сидели…»

Мой друг, мы с тобою сидели

Доверчиво в легком челне.

Тиха была ночь, и хотели

Мы морю отдаться вполне.

И остров видений прекрасный

Дрожал, озаренный луной.

Звучал там напев сладкогласный,

Туман колыхался ночной.

Там слышались нежные звуки,

Туман колыхался как хор, –

А мы, преисполнены муки,

Неслись на безбрежный простор.

1857

«Твои пылают щечки…»

Твои пылают щечки

Румянцем вешних роз,

А в крошечном сердечке

По-прежнему мороз.

Изменится всё это,

Увидишь ты сама:

На сердце будет лето

И на щеках зима.

1847

«Я плакал во сне; мне приснилось…»

Я плакал во сне; мне приснилось,

Что друг мой во гробе лежит, –

И я проснулся – и долго

Катилися слезы с ланит.