Детей твоих стану лелеять,

Всю нежность на них обратя,

Но прежде всего – на тебя-то,

Бедняжка, больное дитя!

Тебе никогда не напомню

Ничем о любви я своей

И если умрешь ты – я буду

Рыдать на могиле твоей».

1857

«Как цвет, ты чиста и прекрасна…»

Как цвет, ты чиста и прекрасна,

Нежна, как цветок по весне;

Взгляну на тебя – и тревога

Прокрадется в сердце ко мне.

И кажется, будто б я руки

Тебе на чело возложил,

Молясь, чтобы бог тебя нежной,

Прекрасной и чистой хранил.

1843

«Хотел я с тобою остаться…»

Хотел я с тобою остаться,

Забыться, моя красота;

Но было нам дожно расстаться,

Ты чем-то была занята.

Тебе я сказал, что связала

Нам души незримая связь,

Но ты от души хохотала,

И ты мне присела, смеясь.

Страданья прибавить сумела

Ты чувсвам влюбленным моим

И даже польстить не хотела

Прощальным лобзаньем своим.

Не думай, что я застрелюся,

Как мне и ни горек отказ;

Всё это, мой друг, признаюся,

Со мною бывало не раз.

1847

«Ах, опять всё те же глазки…»

Ах, опять всё те же глазки,

Что так нежно улыбались,

И опять всё те же губки,

Что так сладко целовались!

Этот голос, мне когда-то

Дорогой, не изменился;

Только сам уже не тот я,

Измененным воротился.

Вновь меня объемлют страстно

Бледно-розовые руки,

Но лежу у ней на сердце,

Полон холода и скуки.

1847

«По бульварам Саламанки…»

По бульварам Саламанки

Воздух благорастворенный.

Там, в прохладный летний вечер,

Я гуляю с милой донной.

Я рукой нетерпеливой

Обнял стройное созданье

И блаженным пальцем слышу

Гордой груди колыханье.

Но по липам слышен шорох,

Полный чем-то невеселым,

И ручей в низу плотины

Злобно грезит сном тяжелым.

Ах, сеньора, чует сердце:

Скоро буду я в изгнаньи;

По бульварам Саламанки

Не ходить нам на гуляньи.

1847

Горная идиллия

На горе стоит избушка,

Где живет старик седой;

Там сосна шумит ветвями,

Светит месяц золотой.

Посреди избушки кресло;

Все в резьбе его края.