— И ваши ко мне заглядывают частенько. Ведьмы.

Будто и так не понятно.

Понятно.

И… и выходит, что если заглядывают, то… то не все жили так, как Аглая?

— Что ж, молодые люди… — взгляд Борислава Бориславовича задержался на Дурбине. — Вижу… провинция пошла тебе на пользу.

— Не уверен.

— Я уверен. Иногда надо уехать, чтобы вернуться со свежей головой. Ты, Никитка, всегда сообразительным был. Правда, куда-то не туда потом соображать начал, но ничего, жизнь — она такая. А что вернулся, так хорошо…

— Сил у меня почти… вот, ограничение поставили, — пожаловался Дурбин.

— Снимут.

— А если и нет?

— Тогда с ограничением жить будешь, — пожал плечами Борислав Бориславович. — Но ты ж и сам о том ведаешь, верно?

Никитка кивнул.

— Выходит, что буду…

— Куда ж ты денешься?

Глава 24. Где происходит случайная встреча, мотивирующая к познанию нового

Роешь яму другому? Сделай её поудобнее, а то ведь всякое бывает.

Дурбин ощущал себя на редкость неловко. Пожалуй, подобного он не испытывал с тех далеких студенческих времен, когда не обрел должного лоска, а после и вовсе понял, что титул сам себя не кормит.

Что с того титула?

Небось, после батюшкиной смерти отойдет к кому из братьев, кто удачливей окажется. Самого Никитку давно уж вычеркнули из семейного круга, еще когда он отказался деньги слать на домашние нужды. Может, и не прав был?

Может… наведаться?

Просто поехать, глянуть на старые-то места?

Потом как-нибудь. Всенепременно. Правда, что-то подсказывало, что возвращению его не обрадуются. Нет, если бы он явился при чинах, при деньгах, тогда бы да, встретили бы ласково. А он…

…на что потратил годы?

И силу?

Теперь, когда она не то, чтобы вовсе исчезла, скорее уж отдалилась, отделилась от Дурбина, существуя и в нем, и в то же время сама по себе, он вдруг резко и болезненно осознал, что все эти годы тратил её… на пустое?

То есть, не совсем, чтобы вовсе пустое, но…

…мигрени.

И колики, что случались от переедания. Похмельные болезни. Болезни вымученные или вовсе выдуманные. Парики. И краска для лица.

Попытка стать кем-то, кем он, Никитка Дурбин, никогда-то не был. И не стал. И собою тоже не стал…

…звякнул колокольчик над дверью, отвлекая Аглаю, которая травы выбирала придирчиво, не стесняясь нюхать, трогать, а порой и вовсе растирать крошки в пальцах, прислушиваясь к себе и сокрытой в травах силе.

Борислав Бориславович наблюдал за нею с одобрением, а вот за Никиткою — с обыкновенной своей насмешкой, за которую Дурбин еще когда невзлюбил этого вот человека. Все казалось, что он-то в простоте своей и примитивности ничего не понимает.

Казалось.

— Доброго дня, — голос был громким, а гость… знакомым.

Никитка поморщился. Вот уж кого он встретить не хотел, да только у судьбы было на то свое мнение.

— Мой заказ готов?

— А то, — вот Борислав Бориславович гостю слегка кивнул, и в этом кивке вновь же почудилась скрытая насмешка, которую, впрочем, Аверсин уловил. И нахмурился.

Слегка.

Одарил Борислава Бориславовича раздраженным взглядом, но… и только. А после повернулся к Никитке. Нахмурился паче прежнего.

— Дурбин? — это Богомил Аверсин, некогда лучший ученик и курса, и всего Университета, произнес с немалым удивлением. — Ты ли это?

— Я.