Хотя… господину хотелось.

Нет, не убивать. Скорее уж хотелось, чтобы сама Стася взяла и сгинула, прихвативши с собою дворню, котиков и вообще всех, вернувши дому былое запустение.

Господин тряхнул головой, и шапка все-таки слетела, выдавши, что лысина была куда как обширнее, чем Стасе представлялось. Господин нахмурился и, воровато оглянувшись, шапку поднял.

Прижал к животу.

Уставился на Стасю. А она уставилась на этого вот…

— А вы, собственно говоря, кто таков будете? — спросила она, запоздало подумав, что именно с этого и надо было начинать.

— Я истинный Волков! — ответили ей и чуть тише добавили. — Анисей Боянович.

— Истинный? — Стася поглядела на него, вновь убеждаясь, что ничего-то в нем от Волковых нет.

Совсем ничего.

И странно. В этом мире не дошли еще до концепции генома и ДНК, как и до методов его сравнения, но она все одно самой сутью своей чувствовала, что человек этот всецело чужой, что ей, что дому.

— У меня и бумаги имеются! Грамоты! — он вытащил откуда-то из-под полы тубус, которым и погрозил Стасе. Только проникнуться угрозой не получилось.

Грамоты?

Грамоту выправить он, допустим, мог, но вот крови… крови нужной в нем не было. Ни капли.

— Позволите? — Стася протянула руку, но туба тотчас оказалась в прежнем, надежном месте.

— Ишь чего! — сказал Анисей Боянович и дулю скрутил. — Шиш тебе, ведьма!

— Я ведь и обидится могу, — Стася скрестила руки на груди и тишком почесала запястье. Новые браслеты были, безусловно, роскошней прежних, но вот и весили поболе.

Не говоря уже о венце, который придавливал тонкую ткань, что спускалась едва ли не до пола. В общем, чувствовала себя Стася престранно. С одной стороны — чем не царь-девица, а с другой — дура дурой.

Анисей Боянович запыхтел.

И смилостивился.

— Моя прабабка была из Волковых…

— Врешь, — сказал Евдоким Афанасьевич из стены выступая. Привычно потянуло холодком, а гость попятился, но к чести его устоял.

Так, побледнел малость.

— Из Волковых! — повторил он, подбородок вздернувши. — Четвероюродною племянницей Добронраве Волковой доводилась!

— Может, и доводилась, — с легкостью согласился Евдоким Афанасьевич. — Да только дражайшая моя супруга в род вошла, а не родилась в нем. И потому родство сие — по бумаге, но не по крови.

— Её в род приняли!

— По слову моей супруги.

— Она была Волковой! — Анисей Боянович насупился и подбородок поджал, и показалось, что вот сейчас он возьмет и боднет Стасю.

— По имени, — вновь же согласился Евдоким Афанасьевич и добавил. — Еще тогда следовало в монастырь её отправить, да пожалел…

— Монастырь? — уточнила Стася.

Так, на всякий случай. Евдоким Афанасьевич хмыкнул, а вот гость рукой бороденку огладил и сказал совсем иным, примиряющим, тоном.

— Оно-то дело давнее, да только ныне Волковы одни. И государь нас признал.

— Это он зря.

— Но признал же ж… земли даровал…

— Почти все?

— Едва ли половину, — вздохнул Анисей Боянович. — Не нынешний, правда, еще прапрадед его… крепко правил. Во благо Беловодья.

И оглянулся воровато, не слышит ли кто. Евдоким Афанасьевич вновь хмыкнул и сказал:

— Титул вам оставили, земли кое-какие тоже… а взамен?

— Клятва служить…

Анисей Боянович слегка зарозовел.