— То-то я о них ничего не слышал, — проворчал Евдоким Афанасьевич.

— Они еще первой царице родней доводились, но ходят слухи, что уж больно дальнею и, возможно, не совсем законною…

Евдоким Афанасьевич поморщился.

— Это лишь слухи, — уточнил Радожский. — Но с той поры многое переменилось. Очень богаты стали. И… говорят, что нынешняя царица-матушка тоже к ним благосклонна.

— И чем занимаются?

— А всем понемногу, — Радожский поднял венец, повертел, любуясь игрой камней. — Негоже простоволосой ходить.

Стася решила пропустить замечание мимо ушей, а то так сперва с покрытой головой ходить научишься, а там и вовсе в светлице осядешь с шитьем да правильными мыслями.

Ну их.

— Сперва на землях их руду золотую нашли, после и серебряную. Потом и каменьями пробавляться стали самоцветными, а откудова — никто не ведает. Там корабли прикупили, за море ходить стали. И тут тоже, что шерсть скупают, что зерно, что железо сырое на свои-то кузни. А потом уж продают топоры да плуги, и многое иное. Поговаривают, хотели еще винокурни ставить, но тут уж царь-батюшка воспротивился.

Радожский присел, венца из рук не выпустив. С видом задумчивым он гладил, что камни, что золотые узоры, пересчитывая рукотворные цветы.

— Ныне заправляет всем Ефимия Лукинична, она уж в годах, но матушка её на сто сороковом году отошла, хотя и силой свыше не одарена была.

— Любопытно.

— Не только вам… помнится, батюшка сказывал, что Тамановы ко мне свататься желали. Точнее не свататься, а предлагали то ли троюродную племянницу Ефимии, то ли еще кого столь же дальнего мне… в названные жены, — Радожский криво усмехнулся. — Что, стало быть, понесла и наследника родила.

Лицо Радожского переменилось.

— Тогда-то он все ругался, что захотели, полезли, куда не надобно… что сами крови дурной, но вот поди ж ты… перед смертью просил меня, чтоб я, стало быть, взял жену.

— Из Тамановых?

Радожский кивнул.

— Мол, род надобно сохранить. И они писали, призывали вспомнить о договоренностях. Да только мнится мне, что род они не сохранить желали бы, что… знают больше, нежели должны бы. Таманова, может, и не больно рада была бы, но сына родила. А потом, когда не стало меня, все бы отошло этому сыну…

— За которым по малолетству приглядывали бы Тамановы? — предположил Евдоким Афанасьевич.

— Верно. И если все так, как вы говорите, думаю, ребенок так и не стал бы взрослым. А род… долго там словом ввести кого-то из своих? А то и не вводить, но просто прибрать то, что прибрать получится.

— А Волковы нынешние… — это прозвучало презрительно, явственно показывая, как на самом деле Евдоким Афанасьевич к потомкам относится. — Они-то каким боком?

— Так… женат он на внучке Ефимии Лукиничны. И должен им крепко. Не только он… Тамановы же жадны без меры. И упорны. И от своего не отступят.

— Стало быть, — Стася решила подвести итог. — Он приходил просто… посмотреть?

Заворчал Бес, дернул хвостом. А Радожский кивнул.

— И… что делать?

— А ничего, — Евдоким Афанасьевич стукнул посохом по полу. — Как придут, так и…

— Скорее всего челобитную подадут государю. Признать тебя признают, тут уж выбор невелик. Право крови первично, но вот и бумажное тоже Правде не противоречит.