— Жрецы?

Аграфена Марьяновна голову чуть склонила.

— Ныне жрецы при храмах обретаются. И обеты принимают, хотя богам того не надобно. Если и надобно, то не от всех. Боги, они каждого на-сам видят и каждому по силе дают.

Выходит, что и Аглае тоже?

Но у неё ведь сил капля, не тех, волшебных, а других, которые жить помогают.

— Подобных моей бабке в народе называли Живицами.

— Теми, кто жизнью ведает? — подал голос барон, и в голосе этом не было насмешки. — Я… читал. В архивах порой упоминались девы, способные одарить. И еще, что к таким девам обращались, когда хотели наследника получить.

— Не только наследника. К бабушке приходили, когда не получалось понести. Или болезнь случалась какая, женская или там мужская. Мужики тоже бывают с пустым семенем, хотя многие скорее удавятся, чем признают этакое-то… приводили и скот. И на поля звали, зерно перебирать. Порой до смешного доходило. Помнится, был один охотник, так он просил бабку больше по лесу гулять, чтоб, стало быть, зверье родило.

Смешно?

Или… нет?

Аглая погладила волосы спящей девочки.

— Мы-то без титулов были, но потом, еще бабкину бабку в жены местечковый князь взял, вот и стали, значит, родовитыми. Ну а с той родовитости одна беда. Бабка так говорила.

— Почему?

— Потому как вышло, что негоже княгине да с простым людом якшаться, по полям бегать, по лесам, скот заговаривать или там баб… правда, тут уж она по-своему решила, брала в услужение девок, которые, стало быть, хотели родить.

Аграфена Марьяновна руки сцепила.

— Сила… верно, угасла или забылась. Только тогда-то еще моя бабка баила, что девок к камню водят не столько за благословением, сколько, чтобы понять, в ком кровь на жизнь откликается.

— Гарантия, что девушка родит?

— И понесет, и родит легко, и силу мужнину ребенку передаст. Сыну. Дочери-то по материному следу пойдут…

Аграфена Марьяновна глаза прикрыла.

— Моих всех к этому камню подведи, так и на каждую полыхнет…

— Отчего тогда не подводила? — с некоторым раздражением поинтересовалась Анна Иогановна, вытащив из складок платья бархатный кошелечек, шитый золотом, а из него уже высушенную рыбку, хвост которой она в рот сунула и зажмурилась от счастья.

— Дурная была, — покаялась Аграфена Марьяновна, на рыбку поглядевши с завистью. — Но тогда-то все это казалось бабкиными историями… и меня-то матушка перед свадьбою не водила. Точнее хотела, знаю, да что-то там с жрецами не заладилось. Они-то ныне при храмах стоят да божественным ведают. И камни выносят не каждый день…

И замолчали все.

Так и ехали, в тишине, нарушаемой лишь сосредоточенным сопением Лики, что разглядывала руки и пальцами шевелила, силясь понять, где в них там божественная сила укрывается, да причмокиванием Анны Иогановны.

— Значит… — барон Козелкович подал голос, лишь когда впереди показались стены Китежа. — Моя дочь… тоже жрица?

— Ну… жрица там или нет, не знаю, — Аграфена Марьяновна отвернулась к окну. — Но что богиня на слово её отзывается, так то верно…

— И кто еще знает… обо всем этом? — Козелкович поглядел отчего-то на Аглаю, будто подозревал её в неладном, хотя она-то сидела тихо-тихо.

— Да, думаю, многие, только… знание — оно разным бывает. Вот я тоже навроде знала, а навроде и нет. Так и прочие. Слыхать слыхали, а сколько в том правды?

— И хорошо, — барон обвел взглядом всех в возке-то.