Вот теплая липкая ручка вцепилась в золоченое платье. А на Стасю глянули ясные синие глаза.

…или не синие?

Будто порыжели вдруг и…

…снова синие.

Детские. Наивные.

— Что ж, стало быть, зла в тебе нет, — царица подошла к столу и указала место подле себя. — Садись. И Зоряночку посади, если захочет.

Зоряночка забралась на колени, оказавшись неожиданно тяжелой.

А вот место рядом занял Бес.

И на толстую женщину в темно-зеленом платье, украшенном изумрудами так, что все-то платье переливалось, глянул с неодобрением.

— Боярыни мои близкие… — соизволила представить прочих царица. — Служат верой и правдой, помогают во всем.

Боярыни закивали.

На Стасю глядели они безо всякой приязни, правда, иные с любопытством, а вот другие и с ненавистью откровенной, которую Стася точно не заслужила.

— Чай будешь? — тихо спросила она у девочки.

И та кивнула.

На кружечку указала тонкую да хрупкую.

Пили молча. И была эта тишина тонкой и звонкой, и чувствовалось в ней что-то этакое, до крайности недоброе, с чем Стася может справится, а может и нет.

— Расскажи, — попросила царица. — О том, где жила. Как у вас все устроено…

— По-разному. Во всякой стране свой порядок, — Стася мысленно прикинула, что говорить о преимуществах демократии монарху как-то… не стоит, что ли. — Магии, как я сказала, у нас нет. Зато есть техника. Технология… например, у вас экипажи, а у нас тоже экипажи, только без лошадей. Сами едут.

— Сами? А говоришь, магии нет.

— Это не магия. Техника. Там мотор стоит. И… разгоняется этот экипаж быстро. Ехать может долго…

Боярыни зашептались, диво этакое обсуждая. Или Стасю. Второе было вернее.

— Еще у нас нет бояр… — Стася прикусила губу. Вновь же тема не самая удобная. Этак и до революций можно дойти. Что-то, должно быть здравый смысл, подсказывало, что к революционным идеям тут отнесутся без должного понимания.

Нет, надо что-то другое.

Про самолеты? А если спрашивать станут, как устроены? Стася ведь понятия не имеет, как… про медицину? Или вот…

Боярыни жевали.

И смотрели.

Жевали и…

— Женщины у нас обладают равными правами с мужчинами, — выдохнула Стася, покосившись на царицу.

— Это как?

— Это… право владеть имуществом. Распоряжаться им. Заключать сделки. Выходить замуж по своему желанию, а не по слову родителей.

Вот эта мысль, кажется, была совершенно новой и даже пугающей.

— У нас тоже вон Таманова сама дом держит, — возразила пухлолицая боярыня, щеки которой были столь круглы, что поневоле возникала мысль, не прячет ли она за этими щеками пряник-другой. На потом, так сказать.

— И в купечестве, помнится… была прежде Салтыкова, купчиха из первой сотни, как муж помер, так она дело и взяла. Пока сыны не подросли. Правда, бестолковыми оказалися, пришлось ей и далее, до самой смерти своей управляла.

Боярыни закивали.

— И замуж самой идти — дурь несусветная, — подала голос боярыня, три подбородка которой подпирались высоким золотым ожерельем. — Девка-то чего разумеет? Ей вон, словесей наплетут, окрутят скоренько, а после приданое растратят и саму-то…

Боярыни закивали, соглашаясь, что так-то оно и будет.

— Как после жить-то?

— Приданое у нас тоже… не принято, — Стася подала Зорянке кружку, убедившись, что чай, разведенный молоком, не слишком горяч.