— Об чем?

Вот ведь, ни на минуточку оставить неможно, враз какой проходимец вылезет да голову дурить начнет.

— Да обо всем… он туточки служит. При дворе. В новиках ходит, небось.

А вот это на правду походило. Боярский сын, которого даром магическим боги обделили, а вот силушки ежели по виду, отсыпали немало. Такому только силою этой и служить.

Да умением воинским.

— И он сказал, что туточки прудок есть, заветный. С водицей, которой, ежели до свету умыться, то всякая болезнь отступит, а красы прибудет. Хотя сказал, что мне уж точно прибывать некуда, — прошептала и покраснела густенько.

— Ага, — только и сумела выдавить Баська.

И на лежащего поглядела пренеодобрительно. Ишь ты… наглый какой. В царицын сад забрался и честную девку заморочить вздумал.

— Сказал, что сама царица этою водой умывается. И боярыни тоже. Оттого и хороши… и меня проводить обещался.

— Проводил? — мрачно поинтересовалась Баська.

— Проводил, — Маланька вновь потупилась. — Пришли… красивый же ж пруд!

Красивый. Помнится, батюшка тоже думал пруды копать, но не для воды зачарованной или лилей каких. Лилеи — баловство сущее. Он рыбу разводить собирался, да как-то оно не сложилось, что ли.

— Целоваться полез… — пожаловалась Маланька. — Ну я его… слегка… и того…

И рученьку почесала.

Рученьки-то у подруги верное, даром что белые и ровные, узенькие, самые девичьи, но крепкие. Помнится, Маланька как-то на спор рученькою этой орехи давила, да не местные, лесные, а огромные, круглые, папенькою ейным с торгу привезенные.

Молодца было… не жаль.

Сам виноватый.

— Я же ж не думала… спужалася просто! — Маланька обошла лежащего с другой стороны. — И чегой теперь делать-то?

Да кабы сие Баське ведомо было.

И главное, молодец лежит, не шевелится… оно-то, конечно, можно и кликнуть кого… пожаловаться… сказать, что снасильничать хотел, тогда-то, небось, и ему мало не покажется. Но с другое стороны что про Маланьку скажут?

Известно чего.

Сама пошла.

На помощь не звала. А еще как окажется, что родичи у этого вот, белобрысого, зело знатные? Тогда и вовсе иначе повернуть могут. Приврут, что, дескать, Маланька его заманила…

Нет уж.

— Надо понять, живой ли.

Маланька охнула и рученьки ко рту поднесла.

— А… ежели…

— От «ежели», тогда-то и подумаем, — решила Баська, отодвинув нехорошую мысль, что сад, конечно, велик, но не настолько, чтоб в ем тело спрятать можно было.

Однако молодец определенно был жив.

Баська и шею пощупала. И руки — надобно сказать, что огроменные, двумя одну не поднимешь — и к груди ухом прижалась, сердце выслухивая.

— Бьется.

— Точно? — Маланька шею вытянула.

— Сама послухай.

Она и послухала. Прижалась и стояла этак, на карачках, голову на груди широкое пристроивши, долго.

— Точно бьется.

— От и ладно, — Баська повеселела. — Идем.

— Чего?

— Ну… чего. А чего еще? Полежит и отойдет. Глядишь, и понимание какое в голове появится, что не всякую девицу можно от так… лилеями сманивать.

Баська руку почесала, порадовавшись, что она-то мудрее оказалась, сама не пошла, хотя… не, хорошо, что не пошла, тот-то, который с Баською беседы беседовал, он похлипче гляделся. Его и вправду зашибить недолго.