Куда там надобно?

В старую часть замка? Вот добежит. Постарается… сзади донесся истошный визг. Девицы, кажется, были не согласные. Оставалось лишь надеятся, что бегают они хуже Мишаньки.

Юбки опять же.

Проклятье. Кто бы знал, до чего сложно быть бабой!

Озеро отступило, обнаживши пологий берег. И в нем, в могучей перине ила, лежали какие-то бревна, остатки лодок. Прямо перед пристанью высился белый камень, словно зуб древнего великана. И этот зуб приковывал взгляды.

За спиной кто-то вздохнул.

И воззвал к богам. И словно откликнувшись на зов этот, небо блеснуло запоздалой позолотой. Почудилось даже, что там, под облаками, пляшут, трясут крыльцами бабочки.

Блажится.

Радожский глядел на воду, которая продолжала отступать. Было… нет, не страшно, пожалуй. Спокойно. Впервые за долгое время спокойно. Словно он оказался именно там, где и должен быть.

Именно.

Рядом громко сопел ведьмак, и от сопения этого сосредоточенного становилось тепло. А ведь всегда-то брата хотелось… еще раньше, когда он ничего-то не понимал и отца просил.

А тот все хмурился, злился.

И…

…вот и все. Сколько проклятью ни виться, все одно жизнь заберет.

И к лучшему.

…он бы не смог. Там, когда очнулось оно, опалив руку черным узором, словно клеймом, все казалось простым. Поехать. Найти девицу. Жениться. Получить свободу. А там… там ведь можно и девицу услать куда подальше, то ли в монастырь, то ли в поместье какое, из тех, что поплоше, определивши содержание.

Развода попросить.

…посвататься к той, которая…

Радожский потер грудь. Болит. И ведь, дурак, полагал, что хорошо-то все придумал. Государь опять же не отказал бы… а против государя.

Теперь от странно.

Мерзковато.

Будто… будто ясно все стало, как и небо. Облачка расползлись. Солнце вон коснулось вод, и те подались еще немного назад.

— Скоро, — сказал ведьмак одними губами.

— Шел бы ты, — ответил Радожский, не спуская взгляда с темного ила. Ишь ты, вон, из-под него словно крыша проглядывает… дома тут стояли?

Или еще что?

— Куда?

— А куда-нибудь. Толку от тебя все одно немного. Ты не воин.

— И не маг, — согласился Ежи. — Я вообще, если подумать, не пришей кобыле хвост, но…

Он вытащил из кармана горсть черных камушков, сперва даже показалось, что угли это, но после Радожский почуял темную силу, от камней исходящую.

— Но не спеши гнать, княже, — кривовато усмехнулся ведьмак. — Авось и пригожусь…

Сзади загромыхало, и на узкую косу втянулась еще одна колонна оружных людей. Радожский оглянулся: Соболевы.

И поклонился Пересвету свят Родимовичу, который восседал на огромном жеребце. Грозен… в одной руке копье, в другой — щит. На щите полощетса бунчук. И конь землю копытом топчет, а копыто это — не каждый таз столь огромен будет. И кажется, сама земля вздрагивает.

Не от конского удара, от треклятой волшбы.

Соболев коня тронул, и тот подошел, ступая неспешно, словно тоже блюл честь княжескую.

— Радожский, — прогудел Пересвет Родимович.

— Я, — отвечал Радожский, и вновь удивился, уже тому, что исчезла прежняя его робость. И страх тоже. И…

— Ты дочку мою взбаламутил?

— Нет.

— Врешь… или не знаешь, — князь махнул рукой, закованной в латную перчатку. — Девка… в голове ветер. Я ж ей добра хотел. А она… от меня и к ведьме!

— Ведьма хорошая, — сказал Радожский.