Девицы фыркнули.

И та, огромная, рукава огладивши, заявила:

— Сама не пойдешь, так скоренько укорот дадим…

В общем, благодарности от спасенных ждать точно не следовало. И не то, чтобы Стася рассчитывала, имелся у нее жизненный опыт, утверждавший, что чужая благодарность — зверь редкий, но вот как-то все равно обидно.

— Ты чегой-то тут раскричалась? — выступила Баська и тоже руки в бока уперла. А Маланья рядом встала. И как-то так, что вышло, что стоят они между Стасей и этими, несостоявшимися жертвами рабовладельческого строя. — Совести немашека?

— А ты чего?

— А я ничего! Небось, когда б не госпожа ведьма, сгорели бы…

— Можа, и не сгорели бы! — у девицы определенно имелось собственное мнение. — Чегой нам гореть?

— Ага! — поддакнула подруженька. — Небось, палить нас не с руки…

И нестройный хор голосов поддержал сие весьма сомнительное утверждение.

— А вы… вывести нас не сможете? — тихо уточнила Горыня, разглядывая девиц, которые ныне, при свете дневном, вовсе не казались красавицами. Да, были они статны, но при этом грязны, лохматы и злы.

На Стасю.

— Увы, боюсь, что не выйдет, — она потерла озябшие руки. Вечерело. Небо подернулось поволокой. Да и солнце вдруг не то, чтобы погасло, скорее побледнело, готовое отойти ко сну. — Я… силы нужны. Да и… как понять, куда выведется, если вдруг.

— …а то мало радости, когда б продали…

— Табе, можа, и мало, а меня б, глядишь, и хорошо б продали… жила б в энтом…

— …безбожником…

— …богатым, целыми б днями лежала да пряники ела с золотой тарелки!

Стася покачала головой.

— Они просто не понимают, чем все могло завершиться, — тихо сказала Горыня, тоже поворачиваясь к берегу. А Лика ничего не сказала, но села, обняла Лилечку и уставилась на темную воду, в которой появились проблески первых звезд. — Им и тут жизнь не в радость, а там… многие ведь по своей воле пришли. Польстились на рассказы о той жизни, решили, будто за морем попадут всенепременно к богатому, и тот замуж возьмет, в большом доме поселит и…

…и тогда-то наступят благодатные дни.

Странно.

Мир другой. Время тоже. А знакомо. Эта вот сказка о заграничном счастье, которое всенепременно сбудется. И ведь не поймут.

Не поверят, что оно по-другому возможно.

Что…

— А и вправду, — подала голос Лика, устраивая Лилечку на траве. Огляделась. Вздохнула. И принялась расстегивать грязноватое верхнее платье. — Чего? Мужиков туточки нет, а она вона, слабенькая, еще застудится, тогда мамка точно…

— Погоди, — Горыня тоже к пуговкам потянулась. На её платье они были крохотными, но сделанными весьма искусно: каждую украшал цветок, в центре которого камушек поблескивал. — Свой на траву положи, а моим накроем.

Так и сделали.

Девки же угомонились, оставшись каждый при своем. Те, что сидели подле березок, сбились теснее. Изредка они переговаривались, но тихо, так, что расслышать, о чем речь, не выходило. Только Стася кожей чувствовала неприязненные взгляды.

Кажется, её считали не спасительницей, но скорее разрушительницей надежд.

— А палили не их, — Горыня устроилась подле девочки, которая спала крепко и во сне улыбалась. — Палили меня…

Глава 20. В которой речь идет о коварстве женском и сложных жизненных обстоятельствах

Кошки — они как люди: нагадив тебе в ботинок, выказывают удвоенную радость при твоем появлении.