— Ничего не понимаю… Мистика какая-то…

— Никакой мистики! Знаешь, что вырезано на этой рамке? Я ведь кончал Институт восточных языков и факультативно долбил санскрит. Санскрит, понимаешь? Кому он нужен! А тут разглядываю рамку на Жуже и вижу — в орнамент вплетены слова. На санскрите! Вот ведь тоже — случайность? Еле прочел — такая заковыристая резьба. Прочел и почесал репу: «Все сходится!» Смотри, он показал вязь, идущую по центру рамки: «Память о прошлых воплощениях всегда с нами. Она прячется глубоко внутри. Но если проявляется на поверхности — ты не должен пугаться и прогонять ее. Сумей понять: с тобой произошло чудо, странник».

Глава 24

Кладбище в Брюсселе не угнетает душу, скорее обнадеживает смутной перспективой на победу покоя и благодати. Пусть даже Там — по ту сторону. У могилы с надписью «Анна и Мишель Тисо. 1944» под фотографией обнявшейся пары стояли Вера и Глеб. Вера положила на черный гранит букет мелких белых роз.

— Однажды Мишель поставил камеру на автоспуск, и они сфотографировались вместе. Изобразив широченную улыбку, Мишель сказал: «Чтобы ты больше не говорила, что я делаю кладбищенские фото». Я часто думал, бывая на кладбище и рассматривая чужие лица: «Кто из нас знает, когда он сделал то самое фото? То, что будет здесь».

— К счастью, это дано знать совсем, совсем не многим. — Высокая старуха в черных шелках неслышно подошла к ним. Несмотря на густую вуаль, Вера и Глеб узнали гадалку Перселу.

— Это траур. — Она тронула черное кружево. — Вчера я похоронила отца. Он здесь, рядом. Пойдемте со мной.

Вместе они прошли к скамейке на лужайке, густо покрытой одуванчиками и желтым клевером.

— Хорошо на солнышке. — Персела тяжело опустилась на скамейку. — У отца теперь всегда будет солнце.

Присаживайтесь, мне надо поговорить с вами… Я ждала вас, даже немного ворожила на синем огне. Странники ищут друг друга, но часто путают или теряют след. Разминуться легко. Вас связал след, ведущий сюда. Думаю, моя история вас не слишком утомит…

Моя мать была из греческого семейства. Задолго до войны Самандросы выступали в цирке с магическими номерами — угадывание мыслей, гипноз, предсказания и всякая прочая магия… Мама умела угадывать будущее. Еще девочкой она повредила на арене позвоночник — все хотела стать наездницей. А стала уродом — перекошенная на один бок, иссохшая. Думаю, ей было дано нечто… Нечто большее, чем обычные знания. Во время гастролей в Испании Самандросов арестовали. Не знаю, в каком концлагере сгорели мои всезнающие предки… Но мама после войны оказалась в Европе. В каком-то лечебном санатории она встретила Поля Перцваля — заику с сильным нервным тиком. Он почти не мог говорить после перенесенной психической травмы. Мама сумела понять его, стать необходимой. Вскоре после моего рождения она умерла — она произвела меня на свет, точно зная, что заплатит за это жизнью. Она хотела, чтобы дочь помогла выжить отцу. А как? Мой старик… Поль несколько раз пытался убить себя. Я возвращала его. Зачем? Он никогда не существовал по эту сторону реальности. Блуждал где-то там, в своем прошлом, в кровавом месиве терзавших его вопросов. — Персела достала конверт. — Вот что я нашла в его вещах. Это то самое письмо Анны, которое она несла к почтовому поезду. Она каждый вечер ходила на станцию в одно и то же время — кого-то ждала. Видите коричневые пятна — ее кровь. Отец подобрал конверт на том самом месте, где ее сбил мотоциклист.

— В письме что-то важное? — нерешительно взял конверт Глеб.

— Я не читала. Возьмите.