Он нажал кнопку микрофона.

— Мейдей, мейдей, мейдей, — начал Спенсер ровным, бесстрастным голосом. Этот сигнал он запомнил на всю жизнь. Он отдавал его однажды пасмурным октябрьским полуднем, пролетая над побережьем Франции на своем подбитом «Спитфайре». А два появившихся на помощь «Харрикейна» сопровождали его, как пара заботливых тетушек.

— Мейдей, мейдей, мейдей, — продолжал он. — Говорит рейс 714-й. Мэпл Лиф Чартер. Мы терпим бедствие. Кто-нибудь выходите на связь. Конец.

У него перехватило дыхание, когда чей-то голос тотчас ответил:

— Алло, 714-й. Говорит Ванкувер. Мы давно ждем вашей связи. Ванкувер ко всем самолетам: эта частота для всех теперь закрыта. Продолжайте, 714-й.

— Спасибо. Говорит 714-й. Мы терпим бедствие. Оба пилота и несколько пассажиров… Сколько пассажиров, Джанет?

— Несколько минут назад было пять. Сейчас, может быть, и больше.

— Поправка. По крайней мере пять пассажиров получили отравление пищей. Оба пилота без сознания, находятся в тяжелом состоянии. Среди нас есть доктор. Он говорит, что ни один пилот не сможет прийти в себя и посадить самолет. Если их и остальных пассажиров срочно не доставить в госпиталь, они могут погибнуть. Вы меня поняли, Ванкувер?

Голос тотчас откликнулся, перекрывая трещащий эфир:

— Продолжайте, 714-й. Вас поняли.

Спенсер перевел дыхание.

— Сейчас мы подходим к самому занятному. Меня зовут Спенсер. Джордж Спенсер. Я пассажир этого самолета. Поправка: был пассажиром. Сейчас я пилот. Это вам для информации. Я налетал что-то около пяти тысяч часов общего времени, но только на одномоторном истребителе. Было это приблизительно тринадцать лет назад. Поэтому было бы лучше, если кто-нибудь у вас мог бы меня проинструктировать по радио. Наши данные: высота полета — 20 000, курс 290, воздушная скорость 210 узлов. Вот и все. Теперь дело за вами, Ванкувер. Конец.

— Ванкувер — 714-му. Ждите и слушайте.

Спенсер вытер выступивший на лбу пот и улыбнулся Джанет:

— Представляете, какой переполох мы там подняли!

Джанет кивнула. Через несколько секунд эфир снова ожил. Раздавшийся в наушниках голос был ровен и спокоен, как и раньше:

— Ванкувер — рейсу 714. Пожалуйста, справьтесь у доктора, нет ли хоть какой-то возможности, чтобы кто-нибудь из пилотов пришел в себя. Это очень важно. Повторяю, очень важно. Попросите его сделать все возможное даже в ущерб другим пассажирам. Конец.

Спенсер нажал кнопку передачи.

— Ванкувер. Говорит 714. Вас поняли. Это исключено. Доктор говорит, что нет никакой надежды, чтобы кто-нибудь из пилотов очнулся и совершил посадку. Он говорит, что они находятся в критическом состоянии и могут умереть, если их вовремя не доставить в больницу. Конец.

Возникла небольшая пауза.

— Рейс 714, говорит Ванкувер. Вас поняли. Не отключайтесь, пожалуйста.

— Вас понял, Ванкувер, — отозвался Спенсер и выключил микрофон. — Теперь нам остается только ждать, пока они там решат, что делать.

Его руки напряженно ловили движения штурвала, как бы пытаясь воскресить старые летные навыки. Ведь когда-то про него в эскадрильи говорили: «Этот дока дотянет на одном крыле да на молитве».

Спенсер улыбнулся про себя: неплохо сказано. Но в следующий момент, взглянув на ужасающее множество каких-то подрагивающих стрелок, непонятных рукояток и переключателей, он почувствовал отчаяние. Все его хваленые знания не имели здесь цены. Это было то же самое, как если б он очутился среди загадочных приборов, циферблатов, указателей какого-нибудь корабли из научно-фантастического романа. Одно неверное или неуклюжее движение, и налаженный ритм работы всего огромного механизма может быть тотчас нарушен.