Таня оскорбленно поджала губы.

— Ах, нет?! Большая неожиданность и нечаянная радость! — Виктор загнул один палец. — Значит, первое объяснение у нас отпадает! Чудненько! Это меня вполне устраивает. Ты заболела? — он окинул ее взглядом. — Непохоже, выглядишь одурительно, — и загнул второй палец. — Что-нибудь случилось дома? Безумные страдания по поводу навсегда утраченной девичьей чести? Или нечто подобное? Но, к сожалению, Танюша, это все равно рано или поздно должно было случиться, уж поверь моему жизненному опыту.

Таня с трудом удержалась от смеха.

— Убоище! — сказала она. — Ты невыносим!

Наконец-то заговорила, обрадовался Виктор.

— В общем, выразительно! — одобрил он. — Значит, и здесь у нас все в порядке? Мама уверовала, что ты в субботу заночевала в общежитии у тутошней Брижитт Бардо? Тогда в чем же дело?

— Витя… — начала Таня и вдруг покраснела, как спелая помидорка. — Ты просто невозможный, Витя! Привязался, как кашель…

— Спасибо за сравнение, — поклонился Виктор. — Звучит довольно впечатляюще. Но не радует.

И тут Танька заревела. Слезы у нее закапали странно — все у нее не по-людски! — брызнули отовсюду. В одно мгновение бледная мордашка стала мокрой, и теперь намокал воротничок кофточки, предательски темнея больше и больше.

— "Что-то кони мне попались привередливые", — пробормотал Виктор и решительно скомандовал: — Отбой! Прекратить немедленно! И вытереться насухо! У тебя платок-то имеется? Могу свой подарить, чистый. Когда "слух обо мне пройдет по всей Руси великой", толкнешь его за бешеные деньги. А с утра нужно слушать по радио марши — очень повышает жизненный тонус.

Он вытащил из кармана платок, но Таня уже торопливо, всхлипывая навзрыд, вытиралась ладошками и шарфиком, не глядя на Виктора. Тогда он молча взял ее за рукав, крепко ухватив повыше локтя, и повел к выходу. Она шла не сопротивляясь, доревывая по пути остатки слез. Внизу Виктору каким-то чудом, по наитию, удалось сразу найти пустую аудиторию, втолкнуть туда Таньку и закрыть дверь с помощью стула.

— На сегодня занятия кончились! — сообщил он, усевшись и величественно скрестив руки на груди. — Все женщины истерички, и ты, родная, увы, не исключение. Ну, ладно, в нашем распоряжении имеется не более каких-нибудь десяти, от силы пятнадцати минут на выяснение отношений, потому что дальше, боюсь, местные Мастрояни начнут ломать дверь. Итак, выкладывай быстро и толково: почему ты ревешь, что случилось и в чем моя вина? Я пока ее за собой не ощущаю.

Таня тоже села и закрыла ладошками лицо. Ладошки были ничего себе, острые от длинных ногтей и вполне подходящие для какой-нибудь картины Виктора. Надо учесть на будущее.

— Витя, — пролепетала Таня, — я не знаю, что случилось…

— Не знаешь? — Виктора передернуло. — И поэтому ревешь?

Он тяжко вздохнул и посмотрел в окно. Ну, хорошо, пусть она никогда ничего не знает, это прекрасно, она ненормальная, но что с ней делать дальше? И с собой заодно…

— Не знаешь? — медленно, стараясь не сорваться, повторил он. — Мрак! Ты, безусловно, хочешь, чтобы я овладел всеми нюансами и тонкостями мудреной работы следователя. В твоих словах явно чего-то недостает, Танюша, заметь! Боюсь, что логики. Но у вас ее, очевидно, не преподают.

Дверь тихонько потянули из коридора.

— Таня! — ультимативно сказал Виктор. — Давай рассуждать серьезно, все шутки в сторону: объясни мне, наконец, только в темпе, в чем все-таки дело! Видишь, к нам в дверь уже ломятся твои сокурсники или преподаватели, что еще хуже.