Виктор достал ключи. Дом показался ему каким-то родным и близким.

— Избушка, избушка, стань к лесу задом, ко мне передом, — пропел Виктор перед дверью. — Не мешало бы придумать пароль. Если вдруг я отлучусь ненадолго, что мне произносить для тебя, вернувшись? "Ваша мама" — банально, "почтальон Печкин" — тоже… Может быть, "скажите, как его зовут?" И ты скажешь. Если, конечно, не перепутаешь меня с каким-нибудь своим другим прихехешником.

И дернуло же его за язык! Таня вздрогнула, лицо у нее снова испуганно вытянулось, левый глаз закосил.

— Куда ты собираешься уходить? Я одна без тебя тут ни за что не останусь!

Пошло-поехало! Чурбан, сам виноват!

— Все, закончили! Отбой! — распорядился Виктор. — Я никуда уходить не собираюсь. Шутки у меня просто дурацкие. И песни тоже. Кто это написал: "Вы просите песен: их нет у меня!"?

— Ну, это я как раз знаю! — заявила Таня. — Ты слишком низко опустил планку.

— Значит, по новой поднимем на недосягаемую высоту, — Виктор стал разгружать сумку. — Мой лапки, а я буду вскрывать наши банки и резать сыр.

— А твои лапки в мытье не нуждаются? — Таня села поближе к включенной батарее, не раздеваясь и сжавшись в комочек, пытаясь побыстрее согреться.

— Стерильные от рождения, — Виктор опустился на пол возле нее и начал растирать ее пальцы. — Ну, что с тобой? Ты вся дрожишь… Ни леса не хочешь, ни красоты, ни гулянья… А ведь дождя как раз нет…

— Потом, — тихо отозвалась Таня и вновь опустила голову ему на плечо. — Ты сделай все без меня, ладно? Очень хочется есть…

Она долго не могла наесться и вместе с Виктором напилась, наверное, впервые в жизни. Он посмеивался, скрывая тревогу и замечая с несмелой просыпающейся надеждой, как Таня потихоньку розовеет, снимает с себя теплую кофточку, начинает улыбаться…. А желтые глаза затягиваются туманной поволокой легкой одури и беспамятства.

— Да ты, родная, оказывается, пить здорова! По-моему, тебе достаточно. Давай на сегодня завязывать, — сказал, наконец, Виктор, наклонившись к ней. — Женский алкоголизм — страшная штука! И неизлечимая, заметь.

— Ну надо же, сколько ты знаешь… — протянула Таня. — С виду и не скажешь.

Ее совсем разморило и клонило ко сну: веки смыкались, а ладони с невероятным трудом поддерживали отяжелевшую мордашку под подбородком. И тут Виктор с ужасом сообразил, что ей нельзя было давать пить. Нет, он все-таки законченный кретин! У него похолодели руки, и утешало только одно, если это можно было назвать утешением: пьяная Танька неспособна заметить его испуга. И ведь не спросишь у нее ничего! Если только так, невзначай поинтересоваться… Но и того сделать не удалось: едва добравшись до чердачка, Таня рухнула на диван и моментально заснула, уткнувшись носом в стену. До утра она опять не пошевелилась — как ей только удавалось? — и тихонько блаженно сопела, удивительно довольная и спокойная.

Виктор почти не спал. Коснувшись щекой подушки, он тотчас открывал глаза, в страхе смотрел на безмятежно посапывающую Таньку и снова ложился. И опять вскакивал. В конце концов, ему это надоело, и он пошел вниз покурить и привычным недавним воскресным маршрутом побродить от окна к столу и обратно. А вдруг Танька истечет к утру кровью?.. Разве здесь дозовешься на помощь? Лес кругом. На дачах давно никого нет. А вдруг… Да нет, непохоже. Спит вроде себе и спит. Или сама ничего не замечает? Ведь она совершенно пьяная…

К утру Виктор дошел до настоящего нервного истощения.