— Он в курсе про сына? — спросила она.

— Не знаю.

— Теперь ему надо знать.

— Да.

— Я покажу ему Филиппа, это смягчит его горе.

— Наверняка… Но торопиться некуда, поедешь, когда почувствуешь, что готова.

— Я хочу, чтобы он увидел Филиппа… Хочу с ним поговорить… Мне столько надо ему сказать… Но как, как я скажу ему про Пэла, если он ничего не знает?

— Если хочешь, могу сначала я к нему пойти, — предложил Станислас. — С Доффом. Чтобы все сделать как надо. От имени УСО. С военными почестями и всем прочим, пусть отец знает, каким героем был его сын.

Она уткнулась лбом в плечо старого летчика.

— Очень хочу, — грустно сказала она. — Как ты думаешь, он захочет приехать в Сассекс? Может, поживет немножко в Англии, побудет с Филиппом. Так ведь будет хорошо, правда?

— Замечательно, — успокоил ее Станислас. — Все будет хорошо.

62

Они были в Дьеппе, в маленькой гостинице у самого моря, в номере на третьем этаже. Саския смотрела в окно на волны, ласкающие песок, Толстяк сидел на кровати. Они приехали сюда несколько дней назад.

— Мне скучно, — сказала она, не сводя глаз с пляжа.

Он досадливо поморщился:

— Но здесь мы вдали от людей. Тебе разве не хочется быть подальше от людей?

— Хочется. Но, по-моему, я видела в столовой крысу…

— Не бойся их. Крысы тебе ничего не сделают.

— Я бы на пляж сходила…

— Нельзя… Там мины.

Она вздохнула. Она была прелестна, нетерпение украшало ее; ему хотелось прижать ее к себе, крепко обнять. Он не решался.

— Как хочется побегать по песку! — внезапно воскликнула она в буйном приливе жажды жизни.

Он улыбнулся ей и подумал: “Милая, милая Саския”.

— Ты можешь поехать в Англию. Там нет мин на пляжах…

— Англия — красивая страна?

— Самая красивая.

— Там же все время дождь, нет? Не люблю дождь…

— Дождей там много. Но это неважно: там хорошо жить. Ведь когда счастлив, дождь — это пустяки.

Лицо у нее снова стало грустным:

— Мне хочется повидать родителей. И сестру…

Хозяин гостиницы сказал Толстяку, что люди, депортированные в немецкие лагеря, стекаются в парижскую гостиницу “Лютеция”. Если родителей и сестру Саскии арестовали и депортировали и если они еще живы, их можно найти в “Лютеции”. Толстяк пока не говорил об этом Саскии, ему так хотелось, чтобы они остались здесь, вместе. Но как скрыть от нее, что в Париже она, быть может, найдет родных?

Он встал и подошел к ней.

— Знаешь, Саския, давай поедем в Париж. Наведем справки о твоих родных… Я знаю одно место.

— О, да! Я так хочу!

Она заплясала от радости и повисла у него на шее: скоро она увидит своих! Счастливый ее счастьем, он взял ее за руку и предложил пойти подышать воздухом. Они дошли до самой кромки пляжа, где не было мин.

Она сняла туфли и осторожно шла босиком по песку, нагретому проглядывающим сквозь облака солнцем. Ее белокурые волосы — великолепные волосы — развевались на ветру. Она не отпускала руку Толстяка.

— Однажды я отвезу тебя на прекрасный английский пляж, — сказал он.

Она улыбнулась и кивнула смеясь. Она сделает все, что он захочет, ведь он спас ее от позора и скоро отвезет к родным.

Они жили здесь вместе уже несколько дней.