Дофф вздохнул.

Она с любопытством разглядывала его и в конце концов спросила:

— Вы английский агент? Как Поль-Эмиль?

Лицо у Доффа внезапно потемнело:

— Вы о чем? — грубо спросил он.

— Ой, я не хочу проблем! Просто интересно, из той же вы службы, что и малыш Поль-Эмиль… Ну и все…

Дофф был в ужасе: откуда консьержка знает о связи Пэла со спецслужбами? Та пошла было к себе в каморку, но он встал:

— Погодите! Что вам известно о Поле-Эмиле?

— Знаю только то, что должна знать. Может, и получше вашего… Он тут всегда жил, с родителями. Когда мать умерла, я даже за ним присматривала. Папаша, небось, и забыл, перестал мне подарки делать на Рождество. Бедняга, совсем у него мозги набекрень… Вы, поди, скажете, после того, что с сыном случилось, это и нормально.

Дофф нахмурился. Откуда эта перечница знает про Пэла, если даже отец явно не в курсе?

— А что случилось с Полем-Эмилем?

— Ну, вы-то небось знаете, коли тут сидите. Так вы агент вроде него или нет?

— Кто вам об этом сказал? — настаивал Дофф.

— Ну, немец сказал. Когда Пэла тут схватили, в этом самом коридоре. Немец и говорит Полю-Эмилю: “Я знаю, что вы британский агент”. Вы, стало быть, говорите, что вы из армии ростбифов, вот я и подумала спросить, знаете ли Поля-Эмиля. Вот и все.

В голове у Доффа теснились сотни вопросов: значит, консьержка видела Пэла прямо здесь? С каким-то немцем? Значит, Пэл приезжал в Париж к отцу… Но зачем? На секунду у Доффа мелькнула мысль сходить за Станисласом, но он передумал. Предложил консьержке зайти к ней в каморку и спокойно поговорить. Та была в восторге: наконец кто-то проявил к ней интерес, да еще и солдат такой красивый!

Дофф уселся, консьержка суетилась, предложила ему настоящего кофе, который хранила для особых случаев. Какой красивый военный — обаятельный, голос такой глубокий, к тому же лейтенант армии Ее Величества, это вам не фунт изюму! Она была гораздо старше него, годилась ему в матери, но мало ли молодых людей, которым нравятся зрелые женщины? Она ненадолго заперлась в ванной.

* * *

— Как хорошо все англичане говорят по-французски, с ума сойти… — сказал отец.

Его уже раньше потрясла чистая речь Вернера.

Станислас не понял, ему это ни о чем не говорило. Они по-прежнему ели и молчали. Горячее, потом десерт.

Отец заговорил только под конец обеда:

— Так скажите же мне… Зачем вы пришли?

— Поговорить о вашем сыне. У меня плохие новости, месье.

— Он погиб, да? — внезапно спросил отец.

— Да.

Отец подозревал это с первой минуты, когда их увидел. А может, и с самого начала. Два отца смотрели друг на друга. Их сын умер.

— Мне очень жаль, месье, — прошептал Станислас.

Отец сидел с бесстрастным лицом. День, которого он так страшился, настал: сын погиб, он больше не вернется. Ни слезинки не текло по щекам старика, крик не вырвался из его груди. Пока еще нет.

— Как это случилось?

— Война. Все эта проклятая война.

У отца кружилась голова.

— Расскажите про сына, офицер. Расскажите мне про сына, я так давно его не видел, боюсь, я все забыл.

— Ваш сын был храбрый.

— Да, храбрый!

— Он был великий солдат. И верный друг.

— Верный, да, всегда!

— Мы звали его Пэл.

— Пэл… Красиво!

Тиски невыносимого горя мало-помалу сжимали тело отца. Он с трудом дышал, мир вокруг него как будто постепенно цепенел.