|
Писатель - это меньше, чем человеческая особь. Или, если он талантлив, это куча разрозненных особей, несмотря на все их потуги слиться в одну. Сюда же я отношу актеров: они так трогательно стараются не глядеть в зеркала, прямо отворачиваются от зеркал - и ловят свое отражение в никеле шандалов. - Таковы они все, сценаристы, - верно, Сесилия? - продолжал Шварц. - Я не говорун, я практик. Но молча я знаю им цену. Уайли смотрел на него с медленно растущим возмущением. - Эта песня мне знакома, - сказал он. - Ты учти, Мэнни, - при любой погоде я практичнее тебя. У нас этакий мистик будет полдня расхаживать по кабинету и пороть чушь, которая везде, кроме нашей Калифорнии, обеспечила бы ему сумасшедший дом. И закруглится на том, что он глубочайше практичен, а я фантазер. И посоветует пойти осмыслить его слова на досуге. Лицо Шварца опять потухло и опало. Один глаз уставился в небо, за высокие вязы. Шварц поднес руку ко рту, безучастно куснул заусеницу на среднем пальце. Понаблюдал за птицей, кружившей над крышей здания. Птица села на трубу, зловещая, как ворон, и Шварц сказал, не сводя с нее взгляда: - В дом сейчас не пустят, и пора вам уже обратно в аэропорт. Рассвело еще не до конца. Огромная коробка "Эрмитажа" белела красиво, но слегка грустно, осиротело - даже теперь, через сто лет. Мы пошли к машине, сели; мистер Шварц неожиданно захлопнул за нами дверцу, и только тут мы поняли, что он не едет. - Я раздумал лететь - проснулся и решил не лететь. Останусь здесь, шофер потом за мной приедет. - Вернешься на Восток? - недоуменно спросил Уайли. - И все лишь потому, что... - Это решено, - сказал Шварц, слабо усмехнувшись. - Я ведь был человек весьма решительный - на удивление прямо. - Таксист включил мотор, Шварц сунул руку в карман. - Эту записку отдадите мистеру Смиту. - Мне вернуться часа через два? - спросил водитель. - Да... конечно. Я похожу тут, полюбуюсь. Всю обратную дорогу в аэропорт я думала о Шварце: он как-то плохо сочетался с сельским утренним ландшафтом. Долгим был у Шварца путь из городского гетто к грубому камню этой усыпальницы. Мэнни Шварц и Эндрю Джексон - несуразно звучат рядом эти имена. Сомневаюсь, знал ли Шварц, бродя у колонн, кто такой был Эндрю Джексон. Но, возможно, ему думалось, что раз уж дом сохранен как реликвия, то, значит, Эндрю Джексон был человек большого сердца, сострадательный и понимающий. В начале и в конце жизни люди тянутся прильнуть - к материнской груди - к милосердной обители. Где можно приникнуть, прилечь, когда ты никому уже не нужен, и пустить себе пулю в висок. Понятно, что про пулю мы узнали только через сутки. Вернувшись в аэропорт, мы сообщили дежурному, что Шварц не летит дальше, и на этом поставили точку. Циклон ушел на восток Теннесси и погас там в горах, до взлета осталось меньше часа. Из гостиницы явились заспанные пассажиры; я продремала несколько минут на одной из аэропортовских прокрустовых кушеток. Померкший было от нашей трусливой посадки, возжегся понемногу снова ореол рискованного рейса, - мимо нас бодро прошла с чемоданчиком новая стюардесса, высокая, статная, яркая брюнетка, копия своей предшественницы, только вместо французского красно-синего платья на ней было льняное, легкое, в голубую полоску. Мы с Уайли сидели, ожидая. - Отдали мистеру Смиту записку? - спросила я полусонно. |
