– Ее зовут Франсис. Она учительница. Очень спокойная и очень умная. Очень добрая. Мы встретились в местном бридж‑клубе. Я хотел тебе сказать. Но сначала я хотел убедиться, что это не просто так. И потом… ладно… я уже сказал, что за электронной почтой легко прятаться.

Он развел руками, вроде как прося прощения.

– Ладно тебе. Ты мне ничем не обязан… – Их взгляды встретились. Оба знали, что она не хочет говорить правду. Собственно, она хотела спросить, любит ли он эту Франсис, однако боялась услышать ответ. – Итак, я встречусь с ней?

– Нет, я сказал, что мы сегодня работаем, поэтому ее не будет. Однако я могу позвонить ей и пригласить ее поужинать с нами, если ты не против, – неуверенно предложил он.

– Не стоит. Мне в самом деле нужна твоя помощь, а завтра надо уезжать.

Кэрол допила кофе. Тони не стал возражать, тоже допил пиво и встал.

– Знаешь, я действительно рад тебя видеть, – произнес он нежнее, чем говорил прежде. – Я очень скучал по тебе, Кэрол.

«Не очень», – подумала Кэрол.

– Я тоже скучала, – сказала она. – Пойдем, пора за работу.

7

Любая насильственная смерть потрясает. Однако убийство в красивом доме девятнадцатого столетия с окнами на тихий канал, средневековый центр наук и великолепную церковь вызывало у старшего инспектора Кииса Маартенса ярость посильнее, чем, возможно, такое же преступление на узкой бедной улочке Роттердама. Карьеру он сделал в порту на Северном море, но потом добился перевода в родные места, почему‑то решив, что там его ждет спокойная жизнь. Не то чтобы в этой части Голландии не случались преступления, конечно же, случались. Однако в университетском Лейдене было меньше насилия, это уж точно.

Так он думал, пока не наступило сегодняшнее утро. Ему не раз приходилось сталкиваться с тем, что один человек или несколько в слепой ярости способны убить себе подобных. Он насмотрелся на разборки в доках, побоища в пабах, где реальные и воображаемые обиды провоцировали выяснение отношений в драках, нападениях и даже убийствах, в которых чаще всего жертвами становились проститутки. Ему казалось, что он нарастил себе вторую кожу и его уже не могут тронуть никакие проявления человеческой жестокости. Он решил, что очерствел с годами. Однако он ошибся.

Двадцать три года нелегкой службы не подготовили его ни к чему подобному. Это было отвратительно, тем более отвратительно, что декорации не соответствовали происшедшему. Маартенс стоял на пороге комнаты, которая как будто почти совсем не изменилась с того времени, когда был построен дом. Стены от пола до потолка скрыты за полками из красного дерева с орнаментом, который приглушенно поблескивал, натертый не одним поколением прислуги. Все полки заставлены книгами и картотечными ящиками, хотя от двери Маартенс, конечно же, не мог рассмотреть детали. Сверкавший паркет покрывали несколько ковров, которые Маартенсу показались тусклыми и вытертыми. «Я бы не выбрал их и для такой темной комнаты», – думал он, изо всех сил стараясь не глядеть на середину кабинета. Два высоких окна смотрели через дельту Рейна на исторический центр города. В это утро небо было ярко‑голубое, и в нем неподвижно висело несколько облачков, словно время остановилось.

Оно и вправду остановилось для человека, который находился посреди этого кабинета. Мертв он или не мертв – такого вопроса не возникало. Он лежал навзничь на письменном столе из красного дерева, за лодыжки и запястья привязанный тонкой веревкой к его изогнутым ножкам. Было похоже, что его привязали одетым, а потом всю одежду срезали, выставив напоказ загорелую кожу с белым пятном от плавок.

Этого уже было бы достаточно – унизительного выставления напоказ немолодого тела.