Я лежал на полу кабинета, и вставать мне не хотелось. Наверное, потому, чтобы не падать снова. Я рассматривал линолеум, потом перевел взгляд левее и тщательно оглядел забрызганный грязью мужской ботинок примерно сорок второго размера. Грязь выглядела свежей, и я сделал заключение, что на улице по‑прежнему мерзкая погода. Тем более не было причин вставать с пола.

Потом я немного запоздало сообразил, что в кабинете гораздо светлее, чем в тот момент, когда мной играли в футбол приятели Козлова. Участвовал ли он сам в этом мероприятии – сказать трудно. Я еще не научился распознавать его характерную манеру пинать в поясницу.

То ли наступил день, то ли зажгли верхний свет. Повернуться и увидеть, что же из двух вариантов имело место, было лень.

Тут у меня неожиданно включился слух. Я как‑то и забыл про него. Лежал себе в полной тишине. И так мне было хорошо. Пока я не услышал до отвращения знакомый козловский голос:

– ...ты разоряешься? Как будто что‑то страшное случилось? – недоумевал он.

– Нет, ничего не случилось, – ответил Гарик, и по его тону я понял, что мой знакомый еле сдерживается. Гарик редко выходил из себя, однако сейчас, похоже, к этому шло. Интересно, что такое учудил Козлов, что разбудил в Гарике зверя?

– Даже если забыть, что это мой хороший знакомый, – сказал Гарик. – Даже если забыть, что я просил тебя сдерживать свои дурацкие инициативы... Все равно это не слишком мне нравится – привозить свидетеля ночью в Управление и бить его до потери сознания. Это не нравится мне, и это никому не понравится.

– А что это вдруг мои инициативы – дурацкие? – обиженно спросил Козлов и засопел. – А твои – не дурацкие? Что я сделал неправильно? Я узнал, что твой друган смотался от наших ребят, скинул слежку с хвоста... Я велел подождать его у подъезда и привезти сюда. Он пришел в третьем часу ночи, поэтому и оказался здесь так поздно. Скажи ему, что меньше шляться по ночам надо.

– А ты, значит, сидел тут и ждал его до трех ночи? – спросил Гарик. – С каких пор ты стал задерживаться на работе после шести вечера? Раньше за тобой такого не замечалось.

– Это наказуемо?

– Избивать свидетеля – наказуемо. Нарушать распоряжения старшего по званию – наказуемо. За Шумовым решили пустить слежку, но никто не говорил, что его надо так обрабатывать.

– Я считаю, что он крепко завязан в деле «Европы‑Инвест». Может быть, он главарь всей этой шайки.

– А я считаю, что это дурацкая идея, – устало проговорил Гарик. Ботинок сорок второго размера исчез из поля моего зрения. Скрипнуло кресло.

– Это мое убеждение, – упрямо повторил Козлов. – Если ты не согласен, то я напишу рапорт и передам его кому следует.

– Пиши, писатель, – сказал Гарик.

– А если там узнают, что ты водишь дружбу с подозреваемым в организации преступления...

– И что дальше?

– А ничего. Представь, какие могут быть последствия.

– За избиение свидетеля тоже по головке не гладят.

– Это была самооборона. Он ударил меня. Ребята старались его удержать.

– Знаю, знаю, как твои ребята стараются... – с иронией ответил Гарик.

– Это не ребята. Это какие‑то... – Слово, которым я хотел заклеймить подручных Козлова, вылетело у меня из головы.