Пантелеймонов – крепкий пятидесятилетный мужчина со спортивной фигурой и проницательными серыми глазами, как любят выражаться работяги, помесь быка и велосипеда. От первого он унаследовал упрямство и силу, у второго – маневремнность и надежность. Дед генерального – поляк, бабка – француженка, отец – украинец, мать – русская. Короче, столько намешано в нем разной крови – любой генетик запутается.

Эмоциональный, подвижный, Пантелеймонов терпеть не может сидеть за столом – всегда в движении: то – по кабинету, то – по цехам и отделам предприятия, то – просто по этажам и коридорам.

Вот и сейчас рабочее место директора пустует. Бегает Вацлав Егорович между широченным окном и книжным шкафом. Будто тренируется в беге на короткие дистанции, готовится к соревнованиям, как Лужков к футбольному матчу между командами московской мэрии и российского правительства.

– Слушаю вас, – доложился я, нагло присаживаясь к приставному столику. – Вызывали?

Истоки редкого для меня раздражения понятны: бессонная ночь, убийство Вартаньяна, напряженный диалог с Листиком. Нервы, как утверждают знающие люди, бывает даже лопаются от перенапряжения, а у меня если и не лопнули, то потеряли, похоже, присущую им эластичность.

– Присаживайтесь, – не останавливаясь и не обращая внимание на то, что я уселся без приглашения, пробурчал генеральный. – Прежде всего, хочу послушать все, что вам известно. Имею в виду ночную трагедию… Правда, мне уже позвонили из уголовного розыска капитан… как его, – он подбежал к книжному шкафу, провел тонкими пальцами по корешкам томов «Большой Советской энциклопедии», будто там закодирована забытая фамилия сыщика, – ах, да, некий Ромин, но он – чужой для Росбетона человек, вы – близкий.

Вот как, близким стал, охватил меня новый приступ раздражения, как мизерную зарплату платить – чужой, как оказывать внеслужебные услуги – близкий. Но дерзить, излечивать дерзостью больное самолюбие – самому себе вредить. Вспомнилось наименование одной из книг Соложеницина: «Как теленок бодался с дубом». В данном конкретном случае «дуб» – Пантелеймонов, «теленок» – бывший зек. Как бы мне не обломали недавно народившиеся слабые рожки…

Я постарался максимально сжато проинформировать Пантелеймонова о ночных событиях, естественно, без своих умозаключений и переживаний. Так и так, дескать, в начале одинадцатого, выполняя ваше поручение, поднялся в кабинет главного экономиста и нашел его убитым. Версии, выстроенные сотрудниками уголовки мне неизвестны, лично у меня пока ничего не сложилось.

Слушая мою исповедь, генеральный стоял в центре кабинета. Ловил каждое слово, отслеживал каждый скупой жест. С таким вниманием, что даже о пробежках по комнате позабыл. С одной стороны, можно понять его беспокойство. с другой – удивительная настороженность.

Не выпирает ли из меня подозрительность, далекая от профессионализма? Всех подозревать не только нельзя, но и опасно, ибо это чувство затушевывает способность сосредотачиваться на главном, размывает сознание.

– Странно, Сутин, очень странно. Насколько я осведомлен, в сыске вы не новичок и не дилетант, откуда нежелание высказаться более подробно? Росбетон, можно сказать, приютил вас, дал надежду на повышение, а вы чем платите? Черной неблагодарностью.

– Наоборот, благодарностью, – довольно резко возразил я. – Именно потому, что долгие годы я занимался сыском, опасаюсь выдавать непроверенные, неотработанные версии. Тем более, непрофессионалу.

Пантелеймонов подбежал поближе, всмотрелся в простодушное лицо сыщика зека. Словно пытался проникнуть под маскировочную завесу в истинные мысли начальника пожарно сторожевой службы. Несколько долгих минут молчал, зондируя меня, потом разочарованно вздохнул.