– Когда будет готово? – спросил Протасов.

Миша пожал плечами:

– Зависит от условий.

Протасов велел выделить Мише все, что потребуется, и не трогать. Утром на его столе лежали фотографии. Протасов себя не узнал – интересный мужчина, в глазах – мудрость. Благородная седина. Даже морщины какие-то интеллигентные, что ли. Галка потом одну фотографию на стену повесила, на самое видное место. В рамочке. Любовалась. Да и Протасов тоже взгляд бросал и гордился – он еще ого-го.

Миша сделал ту съемку. Генерал был в восторге. Камеру и пленку оставил в дар гарнизону, еще и прислал дополнительно все, что требуется. Миша стал, можно сказать, официальным фотографом городка. Снимал начальство, их жен и детей, будни и праздники. Вел репортажную съемку – зарядку, построение, уборку. И фотографии неизменно получались такими, что в этот гарнизон хотелось приехать и остаться в нем жить. Миша будто не видел в жизни грязи, мерзости, не замечал пороков на лицах, страданий, лишений. А видел искренность, терпение, смирение, даже нежность. Нутро вытаскивал из человека. Все то лучшее, что хоть когда-то было в душе, пусть и давно забытое. Человек смотрел на свое фото и вспоминал, что да, ведь был когда-то именно таким – лихим, всегда улыбающимся красавцем, а не тем, во что его превратила жизнь. На фото были видны доброта, безотказность, которые точно были. Но потом стали ненужными, бессмысленными качествами, с которыми не выжить.

После той первой обязательной общей съемки женщины захотели отдельные портреты, раз уж все равно наряжались да прически делали. Когда еще случай представится? Ну и меня уговорили, хотя я не собиралась. Ну какая съемка? Домой бы вернуться побыстрее – я тебя на соседку оставила.

Не помню, как так вышло, что я последней оказалась. Мы с Мишей одни в актовом зале остались, все разошлись. Я села на стул, как делали остальные. Руки как-то на коленях пыталась пристроить. А он вдруг сел напротив и просто на меня смотрел.

– Что мне делать? – спросила я.

– Что хотите, – ответил он.

Кажется, минут двадцать прошло. Я уже собиралась встать и уйти. Других он быстро снимал. Я вообще не понимала, что происходит. О тебе думала – как ты там? Первый раз ведь оставила. Еще боялась, что на блузке зеленка проступит – с утра грудь намазала. Не отстираешь потом. Но тут этот мальчик подскочил и объявил радостно, будто приз выиграл:

– Теперь я знаю, как вас снимать! Я раскрыл ваш секрет!

– А мне потом расскажете? – спросила я. Хотела пошутить, но вышло грустно и обреченно.

Я пыталась повторить позы других женщин. Выпрямилась, голову набок склонила.

– Нет, не двигайтесь вообще. Не надо так делать! – закричал Миша. Я аж вздрогнула от испуга. – Думайте о том, что вас беспокоит больше всего. О чем вы думали, когда просто сидели?

Ну не могла же я рассказать этому мальчику, что думала о тебе, груди, которая болела, и боль все нарастала, о желании сбежать поскорее, о вдруг проступивших прыщах, отеках на лице и ногах.