|
Она на двести процентов уверена, что Леха от нее никуда не денется. И то, что он гуляет, даже не особо скрываясь, ее вообще не беспокоит. И она права – он нагуляется на стороне, а потом покорно будет скакать по квартире с младшим Толиком на плечах, изображая лошадку. Вот как таким тупым бабам удается быть такими умными по-житейски? А? А что у меня есть? Ничего. Только Лерик, которого я боюсь, не понимаю и не знаю, на каком языке с ним говорить. Как не знала, как разговаривать с его отцом. Никогда не понимала, шутит он или говорит серьезно. Да и о чем говорит, тоже не понимала. Лерик на меня иногда смотрит так же, как Виталий, – будто сквозь, не замечая. Словно я прозрачная. Даже не помеха, не стена, не тумбочка, а пустота. Никакой телесной оболочки.
– Не преувеличивай. Он просто увлеченный рисованием ребенок, – отмахнулась мать. – А ведь это вы виноваты в том, что мы с Виталием расстались. Если бы не вы с папой, все было бы по-другому. Это вы его от Лерика оградили. И от меня, – сказала Лена. – Прекрати. С чего это ты вдруг нас начала обвинять? – А разве нет? Разве не вы решали, где и как мне лучше жить? – Тебя никто не заставлял. Мы только предлагали. Хотели, чтобы тебе и Лерику было хорошо. А ты согласилась. – Не надо было идти у вас на поводу. Если бы Виталик вставал к сыну по ночам, гулял с коляской, кормил его, играл, мы были бы вместе! Он бы привязался к сыну, а может, и ко мне. Ему не было бы так легко от нас отказаться. – Лена все же расплакалась, не сдержавшись. – Но сейчас-то тебя никто не заставлял. Зачем ты потребовала, чтобы Виталий не говорил Лерику, что он его отец? – Затем! Чтобы Лерик не страдал! У него и так нестабильная нервная система. Ты забыла, что он до восьми лет в кровать писался? А его ночные страхи? Только все более или менее наладилось. Для него это было бы слишком. Он еще маленький. Подрастет, я ему скажу. – Ну как знаешь. Дело твое. Лена ушла в комнату и легла на кровать. Надо было, конечно, сначала выпить таблетку, а потом ложиться. Голова взрывалась. Боли начались после ее первого звонка Виталию и только усиливались. С каждым днем становились все невыносимее, острее. Одна таблетка болеутоляющего не помогала. Две, теперь уже три. Боли провоцировали тошноту и рвоту. Лена старалась скрыть от матери, насколько ей плохо. Говорила, что выпила старый кефир, вот и объяснение приступу рвоты. Но тошнота наступала вечером накануне поездки к Виталию. И не прекращалась весь следующий день. Пока Лерик находился у Виталия, Лена сидела на детской площадке под домом, не в силах сдвинуться с места, хотя обещала себе зайти в магазин, купить хлеба, почитать книгу, погулять, в конце концов. Но ее будто гвоздями приколачивали к лавочке, и она могла только сидеть и смотреть в землю. – Какой у вас срок? – спросила как-то женщина, присевшая рядом с Леной. – Что? – не поняла она. – Меня первые три месяца так выворачивало, ничего не помогало. Вот, возьмите баранку. Я только на этих баранках выжила. – Женщина улыбнулась. Лена взяла баранку и не без удовольствия съела. – Спасибо, вроде бы полегчало, – поблагодарила она. – Возьмите пакет, – предложила женщина. – Тяжело, наверное, в вашем возрасте. Я бы не решилась. Лена кивнула. Как же ей хотелось оказаться на месте Лехиной Нюсечки и родить троих, да хоть пятерых, детей. Но у нее был только Лерик. Наверное, нужно благодарить судьбу и за такой щедрый подарок. Но Лена не могла сказать этой милой, совсем еще молодой женщине, что она мечтала бы ходить беременной, мучиться токсикозом, гладить живот. Но никто ни разу за все эти годы, ни один, пусть самый завалящий, мужчина не посмотрел в ее сторону. |
