– Болтаешь пустое... Я тоже так когда-то думал, – прошамкал Многогрешный. – Все надеялся – убегу... Дуд­ки!.. Куда, к черту, убежишь? Куда пойдешь, когда до мо­ря недели две хода и на каждом шагу тебя схватить могут! Если и до моря доберешься, то что? Нешто перепрыгнешь или по воде перейдешь?

Звенигору стала разбирать злость. Это пугало, стоящее одной ногой в могиле, хочет сеять в их сердцах неверие, тянуть всех за собой... Нет, не выйдет! Они еще молоды, сильны и не должны терять надежды. Не зря говорят: на­дежду потерял – все потерял.

Сдерживая раздражение, он взял Свирида за плечи и мягко сказал:

– Ты вот что, дядько Многогрешный, полезай об­ратно к себе в нору и не болтай лишнего. Не растравляй наши сердца. Нам и без того тяжело...

Почувствовав, что Многогрешный пытается упираться, Звенигора легонько подтолкнул его сзади, и тот покорно полез в свой угол. Кто-то притрусил его лежалой соломой.

Утомленные многодневной дорогой, невольники начали устраиваться на ночлег. Ложились вповалку, прижимаясь друг к другу, чтоб было теплее. Вскоре свет в окошке со­всем померк, стало темно. От множества тел, от тяжелого дыхания в погребе стало тепло, даже душно. Всех стал придавливать сон.

Но заснуть не удалось. Снова открылись двери, и навер­ху зазвенели кандалы. В погреб спустилось еще несколько человек.

Кому-то наступили на ноги. Послышался стон.

– О холера ясна, – выругался по-польски какой-то, су­дя по зычному голосу, верзила, – тут уже полно непроше­ных гостей! Грицько, высеки огонь, зажжем свечку.

Из-под кресала сверкнули искры. Вспыхнул желтый огонек и осветил мрачные черные фигуры. Впереди стоял высокий человечище с жесткими, острыми, как спицы, уса­ми и большим крючковатым носом.

– Разрази меня гром, – снова загремел великан, – если эти новички, эти хлопы не заняли моего места! Это же такое свинство – припереться в чужую хату и занять лучший уголок, проше пана! Эй, хлоп, – толкнул он ногой Квочку, скрючившегося в углу, – освобождай место!

Тот сонно хлопал глазами. Недовольно буркнул:

– А ты что за птица?

– О, стонадцать дзяблов! Он еще спрашивает! Здесь каждый знает пана Спыхальского... Потомственного шлях­тича! Я был войсковым товарищем маршалка Яблоновского, проше пана! А какой-то хлоп смеет называть меня пти­цей! Га?!

– Ну и что с того, что ты войсковой приятель маршал­ка Яблоновского? Невелика цаца! А я вот Гервасий Квоч­ка... Слыхал?

– Не приходилось, проше пана, – на минуту смутился пан Спыхальский.

– То-то и оно! Ты про меня не слыхал, а я про тебя не слыхал. Не знаешь, что за человек перед тобой, а кри­чишь! Негоже так, пан.

– Так, проше, кто же вы будете?

– Бывший холоп твоего любимого маршалка Яблонов­ского, чтоб его гром сразил! Потом вольный крестьянин, хлебороб, так как бежал я из Закопаного на свободные земли... Теперь и ты и я – рабы турка Гамида. Выходит, мы одного пол