Его высокая худая фигура словно застыла на фоне си­него неба. Старик чем-то походил на огромную птицу: и протянутая вперед, будто крыло, рука, и большой крючко­ватый нос, и тонкие ноги в белых холщовых штанах, – точь-в-точь умирающая птица взобралась на скалу, что­бы с нее, с высоты птичьего полета, в последний раз взглянуть на родную землю, которую пришло время по­кинуть.

– А перед крепостью что? Есть ли там слободка? – снова взволновался он.

– Есть. Вроде села, – большая, красивая.

– И вправду Сечь! – Старик засуетился, заспешил и снова схватил узловатой рукой паренька за плечо. – Тогда пошли быстрее! Не мешкай! Пошли!.. Чтобы до захода солнца там быть...

Яцько подтянул лямку торбы, которая свисала чуть ли не до пят, стукнул клюкой по звонкой мерзлой земле, и они рысцой стали спускаться с горы.

2

Корней Метелица, высокий, дородный запорожец с длинным седым оселедцем и золотой сережкой в правом ухе, отбивался сразу от троих – Секача, Товкача и Арсе­на Звенигоры. В каждой руке он держал по сабле и ору­довал ими так умело, что молодцы, хотя и наседали на ста­рого, с опаской поглядывали на синевато-стальные молнии сабель знаменитого на все Запорожье рубаки. Даром что это только игра: одно неосторожное движение – и острое лезвие рассечет руку до кости, скользнет по темени.

Низкое зимнее солнце склонилось на запад, за высокие, с дубовым частоколом, валы крепости и слепило нападаю­щих. Хитрый Метелица намеренно ставил своих молодых противников в невыгодные условия. В бою все имеет зна­чение: и умение выбрать время для нападения, и отступле­ние, если понадобится, и обманный выпад, что подводит врага под удар, и местность использовать, и освещение. Всем этим старый казачина пользовался с непревзойден­ной находчивостью, к тому же еще подтрунивал над свои­ми учениками.

– Секачик, подтяни штаны, не то потеряешь! Какой же из тебя, к чертям, казак будет без штанов? Да очкур завя­жи покрепче!

Под смех и гогот толпы казаков Секач поддернул левой рукой широкие красные шаровары и, разъяренный, свирепо бросился вперед. Но мощный удар сразу охладил его пыл: сабля вылетела из руки и с лязгом покатилась по земле. Секач в растерянности остановился и стал скрести грубы­ми пальцами выбритый до блеска затылок.

А Метелица спуску не давал:

– Эй, Товкачик, чего разомлел, как линь в ушице? Вертись быстрее, сучий сын! Будь казаком, а не квашней с тестом! – гаркнул он и плашмя огрел саблей по широкой спине неповоротливого крепыша.

Тот споткнулся, как спутанный конь, сплюнул и, выти­рая рукавом вспотевший лоб, вышел из круга.

Остался один Звенигора.

Метелица сразу посерьезнел. Отбросил саблю, что дер­жал в левой руке. На изборожденном морщинами и шрамами лице обрисовались синие жилы. По всему видно, что с этим противником он считается.

В толпе тоже стал утихать шум: только теперь начи­налась настоящая игра.

Звенигора с ходу ринулся в наступление – от его удара веером брызнули с сабель голубые искры.

Высокий, статный, с темно-русым кучерявым чубом, а не с оселедцем, характерным для запорожцев, он распа­лился от боя. Худощавое смуглое лицо покрылось мелки­ми бусинками пота. Темно-серые глаза под выразительны­ми размашистыми бровями блестели от восторга.

Сабли не останавливались ни на миг, под ногами бой­цов гудела потрескавшаяся от мороза земля.

Звенигоре хотелось каким-нибудь сильным или хитро­умным ударом обезоружить Метелицу или загнать в про­ход меж хатами, что также означало бы для старого по­ражение. Он не обращал внимания на то, что его синего сукна жилетка в двух местах рассечена насквозь, а левый рукав белой сорочки алеет выше локтя от горячей крови, – нажимал так, что Метелица вынужден был отступать.