Шина выглядела изумленной. Маркиз, предположила она, видимо, сильно приукрасил ее слова и придумал остальное.

Королева сомкнула руки.

— Ах, госпожа Маккрэгган, я так несчастна, так унижена. Если бы не моя близкая, преданная подруга, — она показала на фрейлину, — я бы уже давно ушла из этой юдоли Скорби.

— Нет, Ваше Величество. Не говорите так, — возразила Шина. — Вам есть ради чего жить.

— Ради чего? — спросила королева. — Ради детей? Герцогиня де Валентинуа сама выбирает им нянек и гувернеров; она приказывает королевским поварам готовить им только ту еду, которую считает подходящей для них. Мне не позволено ни во что вмешиваться. Как только у меня рождается ребенок, герцогиня берет на себя заботу над ним; по сути дела, он становится ее ребенком.

Королева говорила с такой горечью, что Шина не могла не чувствовать сострадание к этой несчастной женщине. Под влиянием момента она порывисто протянула ей руку.

— Ваше Величество! Мы все помогли бы вам, если бы знали, как это сделать.

— Это настоящее колдовство! — продолжила королева, переходя на тихий, свистящий шепот. — Колдовство! Она стара, но дьявол сделал ее молодой. Где ее морщины? Где полнота, где седые волосы? Лишь колдовство способно не подпускать возраст и то, что сам дьявол владеет ее душой.

Шина глубоко вздохнула. Она не верила в подобные вещи.

Разумеется, все это абсурдно, но тем не менее трудно не чувствовать, что в словах королевы что-то было.

— Иногда, — продолжила королева, — мне казалось, что король тянется ко мне, как ребенок, который боится темноты. Но каждый раз, прежде чем я произнесу хотя бы слово, прежде чем ему, пусть на несколько секунд, удается освободиться от ее колдовских чар, она притягивает его обратно.

Он уходит, а я остаюсь наедине со своим страхом и страданием.

Шина не знала, что ответить. Она даже не ожидала, что королева откроется ей, и понимала, что любые слова утешения будут либо недостаточными, либо неуместными. Королева тяжело вздохнула.

— Я стараюсь не говорить о моем несчастье, — сказала она. — Я должна нести свое тяжкое бремя и не перекладывать его на плечи других. Но вы? Будете ли вы относиться ко мне с добротой?

— Разумеется, Ваше Величество, — понимающе ответила Шина. — И если я смогу помочь, то сделаю это.

— Правда?

Глаза королевы неожиданно повеселели. В них появилась нотка воодушевления.

— Да, разумеется, — повторила Шина и в следующее же мгновение неосознанно пожалела, что дала это опрометчивое обещание.

— Я запомню ваши слова. Отныне вы моя подруга, моя верная, добрая подруга.

Королева протянула руку, и Шина, поняв, что от нее ожидалось, пала на одно колено и поцеловала ее.

В этот момент дверь распахнулась, и лакей объявил:

— Его Величество король, Ваше Величество!

Королева порывисто встала.

— О сир, вы пришли! — воскликнула она.

Король быстро вошел в комнату. Его лицо, заметила Шина, как обычно, выражало мрачность и угрюмость. Он редко выглядел иначе, если только с ним не было герцогини.

Трудно поверить, что ему всего тридцать восемь лет, — Итак, в чем дело? — резко спросил он.

Король стоял в центре комнаты и смотрел на свою венценосную супругу таким взглядом, в котором, показалось Шине, было что-то враждебное.

— Вы послали за мной. Я понял, это очень важно.

— Так и есть, — ответила королева. — Но сначала, почему бы вам не поприветствовать мистрисс Шину Маккрэгган?

Похоже, что король только сейчас заметил Шину.