– Подождите, подождите, так просто я теперь от вас не отстану. То, что вы находитесь здесь, должно означать, что исследуемый вами индивидуум тоже находится в Гебель‑Нахаре. Вряд ли это Ковде. Как бы ни сложились обстоятельства, дни его уже сочтены. Значит, остаемся мы. Если бы не странное желание поглубже зарыть свои способности, Мигель мог бы стать вполне достойной кандидатурой. Я – не из тех, кто переписывает историю заново. Значит, остается Аманда? Кейси? Ян?

Грустно смотрел на меня Падма.

– Все вы способны влиять на ход событий, но кто больше, а кто меньше – я не скажу, потому что и сам не знаю. Онтогенеткка – наука не точная. Ну а на вопрос – за кем наблюдаю, отвечу: за всеми.

Мягким, деликатным тоном произнесены были эти слова, но чувствовалась в них такая непреклонная твердость, что продолжать далее расспросы не имело смысла. Я выглянул в окно: Ян до сих пор не появился.

– Тогда, может быть, поясните, как Аманда или вы ищете решения? – спросил я.

– Мы уже говорили, что главное – добраться до первооснов вовлеченных и действующих в конфликте сил...

– Это ранчеры и Уильям?

Падма кивнул, соглашаясь.

– Но на первое место как основную, движущую силу я бы поставил Уильяма. Чтобы добиться желаемого результата, или он, или кто‑то другой, управляя действиями отдельных индивидуумов, должны создать соответствующую их целям причинно‑следственную структуру. В нашем случае, чтобы добиться обратного результата и взять под собственный контроль уже приведенные в действие силы, необходимо найти уязвимое звено этой структуры и путем воздействия на тех же индивидуумов приложить в эти точки силы противодействия.

– И Аманда пока не в состоянии найти эти точки?

– Уже нашла, причем не одну. – Падма нахмурился, но в глазах его запрыгали веселые искорки. – Я готов рассказать все добровольно, так что не стоит терзать меня как бы случайными вопросами.

– Извините, – смутился я.

– Ничего, ничего. Итак, я остановился на том, что Аманда нашла несколько уязвимых точек. Но если Гебель‑Нахар будет атакован завтра, за оставшееся время воздействие ни на одну из них не даст желаемого результата.

У меня возникло странное ощущение: как будто перед самым носом медленно захлопнулись тяжелые ворота, навсегда лишив возможности проникнуть за них.

– Мне кажется, – заявил я, – что самое простое решение – оказать давление на Конде. Если бы он вступил в переговоры с мятежниками, ситуация могла бы развалиться, как карточный домик.

– Очевидные решения зачастую не бывают самыми простыми, – возразил Падма. – А ведь и ты считаешь, что Конде никогда не изменит своего решения... Ответь мне – почему, только не торопись, подумай.

– Он нахарец. Причем в нем очень сильны испанские корни. El honor – честь запрещает ему даже самую малость уступить тем, кто изменил присяге, тем, кто был лоялен по отношению к нему, а теперь готов уничтожить и его самого, и все, что он олицетворяет.

– А скажи мне, – внимательно глядя мне в глаза, спросил Падма, – даже если честь его будет удовлетворена, захочет ли он иметь дело с мятежниками?

– Нет, – твердо сказал я, потому что уже думал над этим и где‑то подсознательно чувствовал верный ответ. И сейчас, в беседе с Падмой, все начало постепенно становиться на свои места, выходить из ночных сумерек неведения на ясный солнечный свет знания. – Это «звездный час» Конде. Единственная возможность избавиться от своего унизительного положения, сделать свой титул настоящим. Только так можно доказать себе и окружающим, что в твоих жилах течет голубая кровь испанского гранда.