|
.. Ты разве ничего не слыхал? - Да я еще вчера ночью у Гарасимовича спрашивал... - Что же он тебе ответил? - спросил Заглоба. - Он ничего не хотел говорить, только прижал палец к губам и сказал: “Они изменники!” - Какие изменники? Какие изменники? - схватился за голову Володыёвский. - Ни пан подскарбий Госевский не изменник, ни пан Юдицкий не изменник. Вся Речь Посполитая знает, что это достойные люди, что они любят отчизну. - Сегодня никому нельзя верить, - угрюмо произнес Станислав Скшетуский. - Разве Кшиштоф Опалинский не слыл Катоном? Разве не обвинял он других в пороках, преступлениях, стяжательстве? А как дошло до дела - первый изменил отчизне, и не один, целую провинцию заставил изменить. - Но за пана подскарбия и пана Юдицкого я головой ручаюсь! - воскликнул Володыёвский. - Ни за кого, Михалек, головой не ручайся, - предостерег его Заглоба. - Не без причины же их арестовали. Козни они умышляли, как пить дать! Как же так? Князь готовится к великой войне, ему всякая помощь дорога, кого же он может арестовать в такую минуту, как не тех, кто ему мешает в этом деле? А коли так, коли эти двое и впрямь мешали ему, - слава богу, что умысел их упредили. В подземелье сажать таких. Ах, негодяи! В такое время строить козни, входить в сношения с врагом, восставать против отчизны, чинить помехи великому вождю в его начинаниях! Пресвятая богородица, мало для них ареста! - Странно мне все это, очень странно, прямо в голове не укладывается! - сказал Харламп. - Я уж о том не говорю, что они знатные вельможи, арестовали ведь их без суда, без сейма, без воли Речи Посполитой, а ведь этого сам король не имеет права делать. - Клянусь богом, не имеет! - крикнул пан Михал. - Князь, видно, хочет завести у нас римские обычаи, - заметил Станислав Скшетуский, - и во время войны стать диктатором. - Да пусть будет хоть диктатором, лишь бы шведов бил! - возразил Заглоба. - Я первый подаю votum <Голос (лат.).> за то, чтобы ему вверить диктатуру. - Только бы, - после минутного раздумья снова заговорил Ян Скшетуский, - не пожелал он стать протектором, как англичанин Кромвель, который не поколебался поднять святотатственную руку на собственного повелителя. - Ба, Кромвель! Кромвель еретик! - крикнул Заглоба. - А князь воевода? - сурово спросил Ян Скшетуский. Все смолкли при этих словах, на мгновение со страхом заглянув в темное грядущее, только Харламп тотчас распалился: - Я смолоду служу под начальством князя воеводы, хоть и не намного моложе его; в юности своей он был моим ротмистром, потом стал гетманом польным, а нынче он великий гетман. Я лучше вас его знаю, я люблю его и почитаю, а потому попрошу не равнять его с Кромвелем, а то как бы не пришлось наговорить вам таких слов, какие хозяину дома говорить не пристало!.. Харламп свирепо встопорщил тут усы и стал исподлобья поглядывать на Яна Скшетуского; увидев это, Володыёвский бросил на него такой холодный и быстрый взгляд, точно хотел сказать: “Попробуй только пикни!” Усач тотчас утихомирился, так как весьма уважал пана Михала, да и небезопасно было затевать с маленьким рыцарем ссору. - Князь кальвинист, - продолжал он уже гораздо мягче, - но не он ради ереси оставил истинную веру, он рожден в ереси. |
