|
Никогда не станет он ни Кромвелем, ни Радзеёвским, ни Опалинским, хоть бы земля расступилась и поглотила Кейданы. Не такая это кровь, не такой род! - Да коли он дьявол с рогами во лбу, так оно и лучше, будет чем шведов бодать, - сказал Заглоба. - Однако арестовать пана Госевского и кавалера Юдицкого? Ну и ну! - покачал головой Володыёвский. - Не очень-то обходителен князь с гостями, которые ему доверились. - Что ты говоришь, Михал! - возразил Харламп. - Он обходителен, как никогда. Он теперь рыцарям как отец родной. Помнишь, раньше он вечно ходил насупясь, знал одно только слово: “Служба!” К королю легче было приступиться, чем к нему. А теперь его всякий день увидишь с поручиками и шляхтой: ходит, беседует, каждого спросит про семью, про детей, про имение, каждого по имени назовет, справится, не терпит ли кто обиды по службе. Он мнит, что среди владык нет ему равных, а меж тем вчера - нет, третьего дня! - ходил под руку с молодым Кмицицем. Мы глазам своим не поверили. Оно, конечно, Кмициц знатного рода, но ведь молокосос и жалоб на него, сдается, пропасть подано в суд; да ты об этом лучше меня знаешь. - Знаю, знаю, - сказал Володыёвский. - А давно тут Кмициц? - Нынче его нет, он вчера уехал в Чейкишки за пехотным полком, который стоит там. В такой милости Кмициц теперь у князя, как никто другой. Когда он уезжал, князь проводил его глазами, а потом и говорит: “Этот молодец для меня на все готов, черту хвост прищемит, коли я велю!” Мы сами это слыхали. Правда, хоругвь привел Кмициц князю, что другой такой нет во всем войске. Не люди и кони - огненные змеи. - Что говорить, солдат он храбрый и в самом деле на все готов! - сказал пан Михал. - В последней войне он, сдается, такие показывал чудеса, что за его голову цену назначили, - был предводителем у охотников и воевал на свой страх. Дальнейший разговор прервало появление нового лица. Это был шляхтич лет сорока; маленький, сухонький, подвижной, он так и извивался ужом; личико у него было с кулачок, губы тонкие, усы жидкие, глаза с косинкой. Он был в одном тиковом жупане с такими длинными рукавами, что они совершенно закрывали ему кисти рук. Войдя, он согнулся вдвое, затем выпрямился вдруг, точно подброшенный пружиной, затем снова согнулся в низком поклоне, завертел головой так, точно силился извлечь ее у себя из-под мышки, и заговорил скороговоркой, голосом, напоминавшим скрип заржавленного флюгера: - Здорово, пан Харламп, здорово! Ах, здорово, пан полковник, твой покорнейший слуга! - Здорово, пан Гарасимович, - ответил Харламп. - Чего тебе надо? - Бог гостей дал, знаменитых гостей! Я пришел предложить свои услуги и спросить, как звать приезжих. - Пан Гарасимович, да разве они к тебе приехали в гости? - Ясное дело, не ко мне, я и недостоин такой чести... Но дворецкого нет, я его замещаю, потому и пришел с поклоном, низким поклоном! - Далеко тебе до дворецкого, - отрезал Харламп. - Дворецкий - персона, большой пан, а ты, с позволения сказать, заблудовский подстароста. - Слуга слуг Радзивилла! Да, пан Харламп. Я не отпираюсь, упаси бог! Но про гостей князь узнал, он-то и прислал меня спросить, кто такие, так что ты, пан Харламп, ответишь мне, сейчас же ответишь, даже если бы я был не подстароста заблудовский, а простой гайдук. |
