криком: "Она бежала -- она бежала!" -- и с быстротой молнии бросился  вон из

дома. Тем временем  оба  противника,  Левенгук и  Сваммердам, тяжко поразили

друг  друга,  ибо  оба  они  прыгали  и  танцевали  самым  бешеным  образом,

сопровождая все это воем и криками, какие вряд ли  уступали воплям грешников

в аду.

     Перегринус  положительно  не  знал,   что  предпринять,  чтобы  разнять

разъяренных врагов и тем положить конец всему зрелищу,  столь  же  смешному,

сколь и ужасному. Наконец  оба они, заметив, что  дверь в комнату растворена

настежь, забыли и битву и боль свою, спрятали гибельное оружие и устремились

в комнату.

     Сердце  так и упало у господина Перегринуса  Тиса, когда он  сообразил,

что красавица  ускользнула из  дома,  и он  стал  проклинать отвратительного

Левенгука. Тут послышался вдруг на лестнице голос Алины. Она громко смеялась

и приговаривала: "Чего только не случается! Ну и чудеса! -- да кто  ж бы это

мог и подумать!"

     -- Что такое, -- спросил Перегринус растерянно, -- что такое  опять  за

чудеса?

     --  О  милый мой господин Тис,  -- закричала  ему старуха, -- идите  же

скорее наверх, скорее в вашу комнату!

     Когда же старуха,  лукаво  хихикая, отворила ему дверь его комнаты и он

вошел в нее, о чудо  из  чудес! -- ему навстречу  порхнула прелестная Дертье

Эльвердинк, одетая в то самое обольстительное платье  из серебряной тафты, в

каком он видел ее в тот раз у господина Сваммера.

     --  Наконец-то, наконец-то  я  снова вижу тебя, мой сладостный друг, --

прошептала малютка и  прижалась к Перегринусу так близко,  что,  несмотря на

свои добрые намерения, он  не мог  не обнять  ее с  величайшей нежностью.  В

глазах у него помутилось от любовного восторга и счастия.

     Нередко, однако, случается, что человек в высшем  упоении  несказанного

блаженства наткнется носом  на  что-нибудь твердое  и,  пробужденный  земною

болью,  низвергне  из  области  потусторонних  грез  сразу  в  посюстороннюю

обыденность.  Так было и с господином Перегринусом. А именно,  склонившись к

Дертье,  чтобы  поцеловать ее  сахарны  уста, он  ужасно  ушиб  свой, весьма

почтенных размеров, не о блестящую бриллиантовую диадему, которую малютка не

сила в своих черных кудрях. Боль от удара об острые граненые камни настолько

отрезвила  его,  что  он  смог обратить  внимание  на  диадему.  Диадема  же

напомнила ему о принцессе Гамахее и обо всем, что рассказал ему мастер-блоха

о   этом   обольстительном   существе.  Он  рассудил,  что  принцесса,  дочь

могущественного короля, никоим образом не может придавать ценность его любви

и что  все ее любовное к не"  отношение самый лицемерный обман, рассчитанный

на  то,  чтобы  предательски  вновь  завладеть  волшебной  блохой.  С  этого

рассуждения кровь заледенела у него в  жилах, и если его любовный пламень не

совсем потух, то все-таки значительно поостыл.