«Ястребица и я – одно целое, наши жизни слились воедино: она вручила мне свою, я ей – свою».

Ромили могла бы сравнить их отношения с браком по любви, основанным не столько на плотской радости, сколько на духовном единении, на желании слышать, видеть, в полной мере ощущать вблизи родную душу. Слияние разумом с Пречиозой было полным, таким волнующим и горячим, какое она никогда не испытывала ранее. Даже с любимым скакуном! Она заботилась о коне, и он отвечал ей дружбой, но по сути они были чужими друг другу. Хозяин и работник, не более того…

«Да, Легконогий был мне как товарищ, надежный, сильный, а Пречиоза нечто большее… Совсем как любовник…»

Мысли ее потекли по иному руслу. Последнее всколыхнуло душу, и в первый раз девушка подумала, что не так уж плохо иметь любовника. Иметь кого‑то, похожего на нее, и жить с ним совсем как она и Пречиоза. Вот тут‑то и заключалась загвоздка. С ястребицей они давным‑давно слились сознаниями, ну, можно сказать, сердцами, но ведь это слияние возможно и по‑другому, не так, как Макараны относились к лошадям, собакам, ястребам. Конечно, это здорово – суметь преодолеть разделяющую человека и животное пропасть, но это не более чем дар природы. А вот дом Гарис хотел слиться с ней совсем иначе, однако его прикосновения, дерзкие взгляды, напор ничего, кроме омерзения, не вызывали. Еще более гнусным оказался Рори, когда начал выставлять напоказ похоть, право владеть ею – точнее, использовать ее как подстилку. Тот вообще был простак – за коня и плащ готов был перерезать горло человеку. Что же отвратило его от этого намерения? Ромили честно сказала себе – похоть, грязная страсть. Отдаться ей у девушки не было никакого желания.

Что касается Орейна – к сожалению, надо признать, что желал он ее, только когда считал, что она мальчишка. Это было, было, что уж там скрывать, и намеки Аларика имели под собой основание. Хотя, может, она и ошибается, потому что… – тут Ромили засмущалась сама себя, – потому что сама захотела отдаться ему, а он испугался. Странные все‑таки существа эти мужчины. Когда это случилось, она, правда, сама ничего не поняла – повеяло только желанием приласкать этого впавшего в отчаяние богатыря. Теперь другое дело, теперь она соображает, что к чему, и, честно, Орейн устраивает ее более как друг, чем как любовник. Даже в тот раз, когда она была готова отдаться ему, ее тревожила мысль о возможности крушения дружбы, а как друга она его терять не хотела, вот с чисто женской интуицией и выбрала способ, который бы еще крепче привязал его к ней. Однако существует ли в принципе мужчина, который предназначен для нее? Определенно, его нет и не может быть среди парней, с которыми росла, среди друзей ее братьев, об этом даже смешно думать.

«За кого я могла бы выйти замуж, так это за такого мужчину, как Алдерик. Он единственный, кто разговаривал со мной как с человеком. Он и видел во мне человека, а не просто глупенькую сестричку Дарена, Алдерик, по крайней мере, не считает, что мужчина должен контролировать каждый шаг женщины. Что я, в конце концов, прирученный ястреб? Стоит на мгновение развязать путы, и тут же вырвусь на свободу? Так, что ли?.. Не то чтобы я очень хотела выйти за него замуж, но все же прежде, чем выходить замуж, надо, чтобы мужчина стал другом».

В течение этого дня и последующего всякий раз, когда Ромили бросала взгляд в небо, она могла видеть – то точкой, то росчерком – реющую в выси Пречиозу. Ястребица не желала садиться хозяйке на руку – Ромили один раз попробовала, потом оставила это занятие, однако мысленный контакт между ними не прерывался. Это было странное, уже привычное, но по‑прежнему будоражащее ощущение. Смотрела ли она вперед на дорогу, под ноги ли коня, по сторонам – всякий раз в ее сознании возникала и другая картина: холмистая степь, частые перелески, скрученные нити речушек и масса зверья.