Бекетов усмехнулся на мое предложение, покачал головой:

– Да я шампанского и не пью, изжога у меня от него. А вот хорошего хлебного вина с удовольствием попробую.

Ага, есть контакт…! Под спиртное то завсегда удобнее отношения налаживать. Я зашел в холодную кладовую, накидал по быстрому на глиняное блюдо разных солений: капустки, моченых яблок, огурцов и грибов. Прихватил с полки шкалик с самогоном. Вернувшись в горницу, принес с кухни тарелки, лафитники и банку с горчицей, потом принялся нарезать язык на разделочной доске своим охотничьим ножом. Нож у меня остро наточен, так что ломтики из под него выходили тонкие и аккуратные.

Кажется, Бекетов был сильно озадачен такой моей хозяйственностью, и не смог смолчать.

– Чего сам носишься по дому? Велел бы слуге на стол накрыть.

– Истислав не слуга, он мой товарищ. Да, мне и самому не трудно…

Красиво разложив на хлебе ломтики языка и, украсив бутерброд дольками соленого огурца, я поставил тарелку перед «дедом». Наполнил из шкалика лафитники.

– Ну, что, Александр Иванович, за наше знакомство? Мне ведь теперь заново приходится с людьми знакомиться. И не только с людьми. Странное это дело, скажу я вам – не помнить свое прошлое… очень странное. Но жизнь продолжается, и приходится жить дальше.

Бекетов покачал головой, молча, чокнулся со мной и опрокинул в себя рюмку. Крякнул, оценив крепость василисиного полугара, и взялся за бутерброд. Пару минут мы наслаждаясь нежным мясом, и никто не спешил начинать разговор. Наконец, мой гость вытер руки и рот салфеткой, вздохнув, признался:

– Скажу, как на духу: не поверил я сначала покойному Володару, что ты сильно изменился. Думал, не бывает так, чтобы и внутри человек другим стал. Ведь гонору в тебе, Паша, было столько, что с лихвой на троих бы хватило. Ан, нет… Видно Господь каждому второй шанс дает. Удивил ты меня, Павел… удивил…

Мне оставалось только пожать плечами. А что тут скажешь? Глупо оправдываться за чужие грехи, тем более, что гонору во мне отродясь не было. Если только природное упрямство. Но неудобную тему надо срочно менять.

– Давайте, помянем, что ли Володара? Старый волхв сильно помог нам с побегом, а потом на многое мне самому глаза открыл.

Бекетов тяжело вздохнув, кивнул:

– Дело говоришь. Володар был мудрым человеком, прозорливым. Поверь, была бы в тебе гнильца, он бы с тобой и разговаривать не стал, людей старик насквозь видел.

Граф потянулся за чистым лафитником, налил его до краев, сверху накрыл куском хлеба. Потом наполнил наши граненые рюмки.

– Светлая ему память. Прими, Господь его грешную душу, хоть и был Володар закоренелым язычником. Аминь – Александр Иванович широко перекрестился и выпил.

Да уж,…сложно у них тут с религиями, все так переплетено. Но в реальности языческих богов я уже убедился на собственной шкуре. Интересно, что здесь с христианством – есть отличия? Нет, похоже, все как у нас: Ад, рай, Иисус…

– Светлая память Володару – эхом отозвался я, добавив про себя на всякий случай: «Прими, Мара, душу верного жреца своего, и даруй ему лучшее перерождение».

По телу вдруг пронесся холодок, словно сквозняком потянуло. Я даже на дверь оглянулся. Но нет – и окна, и двери плотно закрыты, Истислав еще не вернулся. Это богиня, что ли так ответила на мой призыв?!

Пока я приходил в себя от такого «привета», Бекетов успел сточить и второй бутерброд. Взгляд «родственника» заметно подобрел, из него ушла прежняя настороженность. Пришло время поговорить по душам, и граф не стал с этим тянуть:

– Что думаешь дальше делать, внук?

– Жить – пожал я плечами – продолжить начатое дело, послужить Отечеству, помочь истинному Романову взойти на трон.