Но главное не это. Кхукри – еще и ритуальный кинжал. Его используют не только в бою, но и для ритуальных убийств. Догадайтесь, во славу кого! Конечно же, во имя богини смерти – кровожадной Кали. У них даже клич есть во время атаки или ритуала: «Славься Великая Кали, идут гуркхи!» Так что в нашем полку прибыло – можно сказать, что передо мной лежит раненый коллега. Не удивительно, что Мара велела мне его спасти, вот совсем не удивительно.

В стекло хлыстом постучал Бекетов, и я открыл окошко.

– Сейчас деревня будет, мы ее проедем без остановки. Шторки поплотнее задерни, чтобы никто не видел ни тебя, ни нашего раненого.

– А почему останавливаться здесь не будем? – проснулась Мария Ивановна.

– Думаю, что кто то из разбойников из этой деревни. Так можно местных раньше времени спугнуть. Зная подлую людскую натуру, наверняка что то из награбленного они по своим домам прячут.

Об этом я как то не подумал. А ведь, правда: летом можно в лесу в шалашах или в землянках жить, а зимой, когда сильные морозы, и снега в лесу по пояс? Ну, да это теперь дело полиции – тщательный обыск и дознание провести. Нападение на иностранцев такую шумиху в Вологде вызовет, что этой деревеньке теперь не позавидуешь. А мне действительно, лучше бы не светиться, ведь по легенде я сейчас из Архангельска в Вологду следую, и совсем по другому тракту.

Привал делаем, отъехав от подозрительной деревни километров пять и перебравшись через брод на другую сторону неширокой речки, которая прячется под кронами деревьев. Слуги привычно распрягают лошадей, отводят их на водопой, потом кормят. Пора и людям немного перекусить.

Еще один слуга достает из багажа погребец – это такой походный сундучок со всевозможными столовыми принадлежностями на шесть персон. Там есть все: серебряные тарелки, бокалы и чашки; столовые ножи, вилки и ложки. К посуде в комплект полотенца, салфетки и прочие мелочи. В большом отделении лежат даже дорожный самовар со складной трубой и чайник. Короче, погребец – это такой прародитель привычного набора для пикника, и по нынешним временам вещь крайне необходимая для путешественника. Тетушка говорит, что для каждого сословия они разные – у дворян с серебряной посудой, у мещан попроще – с медной. Есть даже специальный офицерский погребец. Не сомневаюсь, что он дополнен парой – тройкой фляжек: для вина, коньяка и водки!

В нашем лежат еще два ларца – один с туалетными принадлежностями, второй с писчими. У первого на крышке с внутренней стороны большое зеркало, чтобы смотряться когда бреешься или причесываешься. Кроме флакончиков, там есть бритва, помазок и плошка для взбивания пены, которые сразу вызвали у меня неприязнь – уж лучше с аккуратной бородкой ходить, чем ежедневно скоблить лицо опасной бритвой! Несессер с маникюрными принадлежностями заставляет вспомнить знаменитые пушкинские строки: «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей». Правда, теперь уже не «пушкинские», а «ганнибаловские».

Пока слуги разжигают самовар, а тетушка хлопочет вокруг стола, в роли которого выступает сундук, накрытый скатертью, граф достает ларец с писчими принадлежностями и садится писать черновик донесения на имя вологодского губернатора, чтобы позже на постоялом дворе переписать его уже набело. Я скромно подсказываю ему подробности, о которых успел сообщить мне англичанин. А для наглядности схематично черчу на песке удивительный маршрут передвижения Эдвардса, показывая Александру Ивановичу всю его абсурдность. Бекетов кивает, соглашаясь с моими доводами. Потом поднимает на меня задумчивый взгляд.