|
Ненавижу парочки, которые кичатся друг перед другом своими изменами под предлогом, видите ли, искренности, замешенной, по-моему, на садизме и тщеславии. - Венсан? Вы?! - Одиль встретила меня так удивленно, будто дюжина мужчин одновременно шла на цыпочках через ее кабинетик. - Венсан! Вы видели Лоранс? - Нет. Вот иду в обход... - Но... но... - Бедняжка растерялась, потому как, по рассказам Лоранс да и по всему ее поведению, представляла нас идеальной парой. - Но она вас ждет... Ждет! - И глазами, руками, голосом, всем телом старалась направить меня к Лоранс, к Шуману - к семейному счастью и великой музыке, если точнее выразиться. - Не хочу ей мешать, - ответил я и несколько поспешно скрылся в своей студии. Я нарушил моральные устои дома и буду, очевидно, за это наказан, и все-таки торчать здесь с виноватым видом, какой мне отразило зеркало, не собираюсь. Прежде чем выйти твердым шагом, я сбросил плащ и кинул его на кровать. - Ах, вот вы!.. - сказала Одиль, и если она не прибавила: "какой шутник!" - то лишь потому, что не слишком была в этом уверена. Я подмигнул ей. Она покраснела. Бедняжечка! Надо бы хоть из сострадания заняться с ней любовью, но я слишком эгоистичен для подобной благотворительности. Однако я улыбнулся, подумав, что Лоранс выбрала мне и впрямь самую уродливую из своих лучших подружек. Я вошел в спальню - в нашу спальню, - насвистывая Шумана, конечно. Лоранс в пеньюаре ждала меня перед пылающим камином. И мне припомнился осенний вечер пять лет тому назад, когда, вернувшись домой после прослушивания в концертном зале Плейель, я чувствовал себя униженным и словно побитым, впервые в жизни я ощутил себя неудачником. Впервые в жизни мне пришло в голову, что я уже не многообещающий юноша, а мужчина, у которого ничего не вышло. И от этой мысли мне стало страшно, я ссутулился, на глаза навернулись слезы. В замешательстве думал было увильнуть от Лоранс, но она меня окликнула, едва я вошел в квартиру; и я вступил в эту сумрачную, как и сегодня, комнату, на стенах которой, как и сегодня, плясали отблески огня. - Подойди, Венсан! - повторила она, и я сел рядом, в сумраке, униженный и разбитый, отвернувшись от страха, что сейчас начнутся расспросы. Но ни одного вопроса она тогда не задала; сняла с меня пиджак, галстук, отерла волосы своим платком, тихонько меня целуя и только приговаривая: "Дорогой мой! Бедненький!" - тем низким, нежным, материнским голосом, который был мне так нужен. Да, она любила меня! Лоранс меня любила! И ради таких воспоминаний я прощал ей мелкие капризы избалованной девочки. Вот и сейчас она ни единым словом не обмолвилась о моем обеде. Наоборот, казалась очень веселой, глаза ее блестели. И когда начала с того, что у нее есть для меня сюрприз, сердце мое так и подскочило: неужели она ждет ребенка? Я знал, что ребенка-то она как раз и не хотела. Может, не убереглась? Но речь шла не о ребенке, а всего лишь о родителе. - Угадай, кто мне только что звонил? Мой отец. - Что с ним стряслось? - У него был сердечный приступ... он считает нашу размолвку нелепой и боится умереть, не повидавшись со мной. Он прекрасно понимает, что его... ну, наша ссора абсурдна. - Короче, он со мной смирился! Я чуть не расхохотался. |
