– Что дальше, магистр?

Коливар протянул руки, и принц, поняв его, вложил в них свои.

Кожа теплая, кровоток в порядке, сердцебиение тоже, пульс слабый, но ровный… Коливар проникал в тело принца, пробовал на вкус его жизнь, оценивал здоровье смертной оболочки. Болезни нет и следа. Он подозревал, что ответ будет именно таким, но все‑таки надеялся на ошибку.

Болезни поддаются лечению.

Коливар вложил в дело еще частицу своей Силы и проник глубже, ища хоть какую‑нибудь материальную причину болезни: паразитов, заражение, новообразование, невидимое повреждение… Ничего, кроме давно зажившего перелома – от падения с лошади, как подсказывала память принца.

Лишь теперь магистр заглянул туда, куда заглядывать не хотел, за ответом, который не желал находить. В душу.

В столь молодом человеке она должна гореть ярко. Иного просто не может быть. Сказать, что ее огонь догорает, значит заявить, что этот юноша, этот славный принц – по сути своей дряхлый старец.

Однако дело обстояло именно так, и не было для этого никакой материальной причины.

Коливар взглянул на Рамируса, понимая теперь, отчего королевский магистр так подавлен.

– Ну как? – спросил принц. – Нашли что‑нибудь? Коливар отпустил его руки. Теперь, зная, что нужно искать, он явственно видел в Андоване все признаки Угасания и прикладывал все усилия, чтобы принц не прочел этого по его лицу. Не ради больного, а ради себя самого. Неизвестно, как поступит принц, узнав о себе всю правду. Или что предпримет его отец.

«Ты ничего не преувеличил, Рамирус, сказав, что мы все под угрозой».

– Я должен посоветоваться с моим собратом, – медленно произнес Коливар. – На юге известны болезни со сходными симптомами… нам нужно обсудить это, прежде чем поставить диагноз.

Принц, излив свою досаду в нарочито шумном вздохе, согласился. С магистрами не спорят. Смелый, неугомонный, независимый, он напоминал Коливару молодого льва. Будь его врагом человек, принц встретил бы его как подобает льву, пустив в ход зубы и когти. Но болезнь – это противник из мира тайн и теней; он до сих пор не сумел ее победить, и видно, что это ранит не только его плоть, но и гордость.

«И если ответ таков, как я полагаю, мой принц, победы вам не одержать вовсе».

Коливар вышел вместе с Рамирусом, едва не забыв откланяться. Он закрыл за собой дверь и постоял немного, пытаясь освоиться с тем, что узнал, и размышляя о возможных последствиях.

– Сам видишь, – тихо сказал Рамирус.

– Он умирает.

– Да.

– И мы…

– Ш‑ш. Погоди. – Сделав Коливару знак молчать, Рамирус повел его обратно той же дорогой. Приезжий магистр, погруженный в мрачные думы, не замечал теперь ни пыли, ни выцветших гобеленов.

Дойдя до места, где Андован и слуги не могли их подслушать, Рамирус сказал:

– Дантен подозревает, но полагается на меня, а я… еще ничего не объявлял вслух.

– Это Угасание, – без обиняков сказал Коливар. – Излечить от него невозможно.

– Да, – угрюмо кивнул Рамирус.

– И это значит, что принца убивает кто‑то из нас. Из магистров.

– Да. – Рамирус сжал челюсти так, что выступили желваки. – Теперь ты понимаешь, зачем я всех вас собрал сюда.

– И когда Дантен узнает…

– Он не узнает, – отрезал Рамирус. – Не может узнать.

– Но если…

Королевский магистр предостерегающе вскинул руку:

– Не здесь, Коливар. Дело слишком секретное. Вернемся в мою палату, где приняты надежные меры от посторонних ушей.